Дворец наслаждений
Шрифт:
Снова я не мог уснуть. До самого рассвета я просидел на постели, обхватив руками колени, и думал, думал. Наступило утро, по двору заходили люди. Встав с постели, я подошел к окну, через него вышел на крышу и свесился через край. Возле амбаров горели факелы, слуги бегали туда-сюда, таская тюки и нагружая их на лошадей, стоящих у ворот, лаяли собаки, которым предстояло идти вместе с караваном, чтобы отпугивать незваных гостей и предупреждать об опасности. Я увидел Каху с его неизменной палеткой и довольно взъерошенного Па-Баста, который склонился над кучей мешков, а потом появился мой отец в накидке и сапогах, и я отошел от края крыши. Я не хотел, чтобы он меня заметил, не хотел слышать просьб отца заботиться о себе в его отсутствие, не хотел видеть его улыбки. Между нами возникла какая-то преграда, и пока я не выясню всю правду, я не смогу смотреть ему в глаза.
Наконец караван тронулся, проследовал через двор за ворота, и вскоре какофония гулко стучащих копыт и криков людей затихла вдали, оставив после себя взрытую землю, по которой Каха и Па-Баст вернулись в дом. Небо на востоке начало светлеть.
Вошел Сету, поставил на стол поднос с едой и без лишних слов принялся разбирать одежду и украшения, которые я сбросил вечером. Я заставил себя проглотить кусок свежего теплого хлеба и козьего сыра и съесть несколько сладких сморщенных яблок, продолжая думать о том, что скажу генералу. Мне нужно съездить в Асват и вернуться обратно до того, как из Фив вернется отец. Его не будет самое большее три недели. Асват находится ближе, чем Фивы, но мне нужен еще день, чтобы поговорить с женщиной, да и отпустит ли меня генерал? Что я буду делать, если нет? Ослушаться — значит стать дезертиром, а это карается смертью. Какой аргумент смог бы его убедить? Я до сих пор не придумал, что скажу. Я был настроен очень решительно, и вместе с тем мне было страшно.
Однако, как оказалось, я мог не волноваться, поскольку примерно через час после того, как я занял пост у дверей, ко мне подошел управляющий.
— Офицер Камен, — сказал он, — вас вызывает генерал. Он в своем кабинете.
Удивившись, я последовал за ним в дом и вскоре стоял перед знакомой дверью из кедрового дерева. Я постучал, и мне разрешили войти.
Паис сидел за столом. На полу стоял поднос с остатками завтрака, а сам генерал не был еще полностью одет. На нем была лишь короткая юбка, обернутая вокруг талии. В комнате стоял густой запах масла лотоса, от которого лоснилась широкая грудь генерала и которое еще не было смыто с его непричесанных волос. Генерал тяжело взглянул на меня из-под опухших век.
— А, Камен, — бросил он. — Просмотри список своих дежурств и подумай, кто тебя заменит на некоторое время. Через четыре дня ты пойдешь к моей лодочной стоянке, где тебя будет ждать мой наемник. Вы поедете в Асват и арестуете ту сумасшедшую. После этого ты доставишь ее сюда, проследив, чтобы с ней ничего не случилось по дороге. Можешь выбирать любое из моих судов, но учти: оно должно иметь каюту, а не навес с занавесками. За время пути вы не будете останавливаться возле селений, а также ты должен проследить, чтобы женщина ни с кем не разговаривала. Как только вернетесь, немедленно явишься ко мне. Это все.
Я смотрел на него, словно громом пораженный. Все это было столь неожиданно, что на мгновение я потерял дар речи. Наконец я выдавил:
— Почему, генерал?
— Почему? — переспросил он, удивленно подняв брови. — Потому что это приказ.
— Да, — запинаясь, проговорил я. — Если это приказ, я его выполню, но позвольте спросить, зачем ее нужно арестовывать?
— Вот это мне нравится! — рассердился генерал. — Да если каждый солдат будет обсуждать приказы, в Египте уже через неделю наступит хаос. Ты что, отказываешься?
Я понимал, что отказ приведет к немедленному докладу о моей неблагонадежности старшему офицеру школы, что скажется на моей карьере, но, с другой стороны, судьба удивительным образом давала мне возможность оказаться там, куда я так стремился. И все же зачем посылать в Асват солдата из Дельты, да еще с наемником, которому, кстати, надо платить, и немало, когда было бы достаточно направить к правителю нома посланника, передав ему соответствующее распоряжение? Неужели в районе Асвата не было тюрем? И, ради Амона, зачем ее вообще арестовывать? Я уже собрался ступить на зыбкую почву, то есть, не отдав чести, выйти из кабинета, но остановился.
— Нет, генерал, — сказал я. — Я прекрасно понимаю, что невыполнение приказа будет означать отрицательный отзыв обо мне, который будет передан начальству школы. Но посылать двух человек из Пи-Рамзеса с таким незначительным поручением мне кажется не совсем разумным.
— Вот как, мой дорогой подчиненный? — ответил генерал, и на его губах заиграла холодная улыбка. — Видимо, я должен быть крайне благодарен за то, что ты так печешься об экономии времени и денег страны. Ты мне нравишься, Камен, но иногда ты просто забываешься. Здесь твое мнение никого не интересует. Делай, что тебе говорят.
Мне следовало немедленно уйти. В конце концов, я нормальный человек, а женщина, которую предстояло арестовать, сумасшедшая, как считали все, кроме меня. Спорить с генералом было равносильно безумию, но я уже не мог остановиться. С каждой минутой мое поручение казалось мне все более бессмысленным.
— Простите, генерал Паис, — не отступал я. — Но мне хотелось бы сделать два замечания.
— Давай, только побыстрее! — рявкнул генерал. — Я еще даже не мылся.
«Тогда зачем нужно было так срочно меня вызывать?» — подумал я, но промолчал. Вместо этого я сказал:
— Во-первых, женщина из Асвата вполне безобидна. Она простая попрошайка, только и всего. Разве она совершила какое-нибудь преступление? И, во-вторых, почему вы посылаете именно меня?
— Это не замечания, а вопросы, ты, юный идиот, — устало произнес генерал. — И я не обязан на них отвечать; та женщина — преступница, которую нужно опознать, чтобы, как полагается, отправить в тюрьму. Ты ее не только видел, но и говорил с ней. Значит, посылать за ней другого солдата нельзя, во избежание ошибки.
— В таком случае ее мог бы опознать кто-нибудь из членов ее семьи. Или из односельчан.
— А кого бы из своей семьи ты выбрал для этой цели? — спросил он. — Что же касается односельчан, то огласка мне не нужна. Ее односельчане и так от нее натерпелись. Не говоря уже о царских посланниках и сановниках, которым очень хотелось бы, чтобы в Египте царил мир и покой, а не смута из-за какой-то назойливой сумасшедшей. Так что их жалобы были наконец услышаны. Эту женщину на некоторое время поместят в тюрьму, где с ней будут обращаться хорошо, но строго, а когда ее выпустят, то предупредят, чтобы она никогда больше не смела докучать проезжим сановникам, в противном случае она будет отправлена в еще более далекую ссылку.