Дворец утопленницы

Внутренние потрясения главной героини «Дворца утопленницы» срифмованы с катастрофическим наводнением 1966 года в Венеции. Этот роман – настоящая литературная вершина. Всем, кому близки книги Аниты Брукнер, Патрика Модиано или Вирджинии Вулф настоятельно рекомендуется.

The Exiled Soul

Если вам нравятся психологические тревожные истории, полные загадочной атмосферой, живописно зловещие, то «Дворец утопленницы» – идеальный роман. К тому же, он полон литературных аллюзий, предлагает погрузиться в сумрачное сознание писателя, где реальность путается с фантазией. И конечно, прекрасная Венеция, ветшающая

и роскошная – один из самых притягательных героев книги Мэнган.

The Washington Post

Выйдя с вокзала Термини, она резко остановилась.

Сперва, толкнув стеклянную дверь и оказавшись снаружи, она услышала только биение их крыльев. И даже не сразу поняла, что это за шум такой – странный, оглушительный. Лишь удивленно замерла, вглядываясь в текущую мимо толпу – никто словно не замечал этого звука, до того похожего на треск огня, что на одно безумное мгновение ей почудилось, будто весь мир объят пламенем, будто все, что осталось в прошлом, на дне водяной могилы, которой обернулась Венеция, уже не имеет значения. Запрокинув голову, она следила взглядом за кружившей в вечернем небе стаей птиц. Подвижная чернота, собранная из множества крохотных точек, напоминала облако саранчи.

Кто-то нетерпеливо протиснулся мимо – видно, спешил домой с работы, а может, из дальнего странствия, – толкнул ее, окатил волной раздражения. Она оступилась, уперлась взглядом в пост карабинеров всего в нескольких ярдах, в караульного, стоявшего у дверей. Сердце заколотилось, сбиваясь с ритма. Повернись караульный, что он увидит? Обыкновенную туристку, на мгновение оглушенную красотой Рима, или нечто более близкое к правде?

Беглянку в незнакомом городе.

Вздрогнув, она поспешила прочь, стараясь сосредоточиться на привычном перестуке каблуков по булыжной мостовой, ободряюще равномерном, зовущем вперед.

Оглядываться она себе запретила.

Она направлялась на рынок Риальто – надеялась купить у местных торговцев вонголе [1] , пусть в октябре для них и не сезон, – когда кто-то вдруг схватил ее за запястье.

Еще мгновение назад измученные ноги, умолявшие о спасительном вапоретто, несли Фрэнсис – или Фрэнки, как называли ее те немногие, кого она привыкла считать друзьями, – по берегу Гранд-канала. Плотнее запахивая на шее капюшон шерстяного пальто в «гусиную лапку» в попытке (впрочем, как она вынуждена была вскоре признать, безуспешной) защититься от холода и мороси, Фрэнки решительно шагала к рыбному рынку, стуча каблуками по заляпанной дождем булыжной мостовой, – то и дело приходилось уворачиваться от толп туристов, торопливо заряжавших пленку в фотоаппараты, чтобы запечатлеть знаменитые венецианские фонари, и от их гидов, высоко державших деревянные таблички, – и ни на секунду не переставала поминать недобрым словом подругу, которой в эту скверную погоду следовало бы шагать рядом.

Но не тут-то было: несколько недель назад Фрэнки пришлось одной сесть на поезд до Дувра, уходивший с вокзала Виктория, компанию ей составила лишь мятая телеграмма на дне сумки. Эту телеграмму ей вручили вместе с билетом. ОПАЗДЫВАЮ ТЧК ИЗВИНИ ТЧК ПРОСТИШЬ МЕНЯ. Фрэнки понимала, что вопросительный знак по телеграфу не передашь, и все же поневоле разозлилась на самонадеянность этой фразы, превращавшей просьбу в констатацию факта. Она давно привыкла к легкомыслию подруги, и все же на этот раз ее пренебрежение обожгло сильнее обычного. В конце концов, именно Джек уговорила ее отправиться в Венецию – Фрэнки и в голову не пришло бы ехать одной.

Когда она позвонила Джек из телефонной будки на вокзале, та умоляла ее сдать билет: почему бы не вылететь в следующие выходные, вместе, к тому же самолетом можно добраться за считаные часы, вместо того чтобы тратить на дорогу несколько суток. Фрэнки так и не поняла, что послужило причиной задержки, а когда задала вопрос вслух, уловила в голосе подруги раздражение. Можно подумать, ей в понедельник на работу. Богатые наследницы – не то что простые смертные, им рабочий график не указ. Джек всегда была единоличной хозяйкой собственной жизни и нередко норовила похозяйничать в чужой. Но в тот день Фрэнки решительно воспротивилась.

Летала она всего один раз и возненавидела каждую секунду, проведенную в небе. Ей претило все: вой двигателей, воздушные ямы, недостаток кислорода, безнадежная борьба с гравитацией. Даже тело протестовало. Казалось, все внутренности свело, стянуло тугим узлом – возможно, так оно и было на самом деле. Не оставляло давящее чувство, что ее заперли в железной коробке, заполненной сигаретным дымом и приторным запахом чужих духов, бессмысленными разговорами и острыми, нервными взглядами. Слишком уж все это напоминало грязные подвалы, где приходилось отсиживаться во время войны, слушая, как ревут над головой самолеты. Едва дождавшись посадки, она вскочила с места и рванула к выходу.

Увы, перемещение по суше и воде оказалось немногим лучше. Внутри парома, до отказа набитого дамами, играющими в бридж, детьми, носящимися повсюду без присмотра, мужьями и отцами, разбежавшимися по темным углам с сигаретами и стаканами скотча, стоял удушливый жар, а снаружи погода была до того мрачная и пасмурная, что и на палубу за глотком свежего воздуха не выйти, – одним словом, путешествие выдалось изнурительное. Позже, уже в Турине, мельком взглянув на очередной железнодорожный билет, Фрэнки решила, что выезжать в Венецию ей предстоит с вокзала Порта-Суза, куда и привез ее парижский поезд, и лишь в последний момент поняла, что станция отправления другая – Порта-Нуова, до которой добрая миля пути. На несколько мгновений паника парализовала ее, но, быстро собравшись с мыслями, Фрэнки поймала такси и, о счастье, успела на вокзал как раз вовремя, хоть и рухнула на свое место в вагоне вся взмокшая и раскрасневшаяся, оглушенная стуком крови в ушах. Ее настроения нисколько не улучшил вид попутчицы – старушки, которая была укутана в необъятную и весьма скверно пахнувшую шубу и держала на коленях жалкого вида таксу, принимавшуюся оглушительно тявкать всякий раз, как поезд трогался с места.

Когда Фрэнки наконец добралась до Венеции и даже умудрилась купить билет на нужный речной трамвай, ее охватило несоразмерное подвигу ощущение триумфа. Она сошла на причале Сан-Заккариа, нисколько не сомневаясь, что найдет дорогу самостоятельно, и даже отказалась от помощи улыбчивого носильщика – нет, в сестьере [2] Кастелло она и одна не заблудится. Впрочем, об этом решении она пожалела сразу же, едва начала, следуя подробным указаниям Джек, углубляться в лабиринт бесконечных улочек, ширины которых еле-еле хватало, чтобы протиснуться в одиночку с чемоданом, не говоря уже о том, чтобы разминуться с людьми, идущими навстречу. Разминуться, на удивление, всегда получалось – встречные ловко уворачивались и проходили мимо, даже не задев ее плечом. Тесные улочки впадали в кампо – площади, оказавшиеся куда менее просторными, чем ей представлялось, – а из кампо вытекали новые переулки, тянувшиеся от одного моста к другому, пролегавшие порой под арками настолько низкими, что приходилось пригибаться, чтобы не удариться головой. Пару раз она свернула не туда, но все же не слишком сбилась с дороги. Сильнее всего смущали тупики, которые – не чета старым добрым английским тупикам, что вырастают на пути надежными кирпичными стенами, – заставали врасплох: дорогу внезапно преграждала вода, облизывала брусчатку, подбираясь слишком близко к ногам. Попавшись в эту ловушку впервые, Фрэнки на мгновение потеряла равновесие, сбитая с толку колыханьем волн, тяжелым серным духом, стоявшим в переулке. Плеск зеленоватой воды, то и дело перехлестывавшей через край, источавшей соленый, морской запах, завораживал, притягивал, и, вместо того чтобы отступить, она подалась вперед, навстречу ему. Лишь когда ее окликнули по-венетски из окна напротив, оцепенение спало. Она подняла глаза, скользнула взглядом по прямоугольникам окон, убранных кружевными шторами, увидела старика, который в ужасе уставился на нее, позабыв о музыке, лившейся из включенного где-то в квартире проигрывателя. Фрэнки смутилась, поспешно отступила назад, склонила голову и зашагала прочь, пытаясь сделать вид, будто прекрасно знает, куда направляется.

С тех пор прошло несколько недель, а Джек все не появлялась.

Так и вышло, что Фрэнки совсем одна брела по улицам города, до сих пор почти ей незнакомого, когда почувствовала, как на ее запястье сомкнулись чужие пальцы – до того крепко, что все тело обмякло от страха. Эта безотчетная реакция ее разозлила, ведь прежде за ней не водилось ни нервозности, ни пугливости, ни прочих идиотских качеств, которые поощряли в женщинах с детства известные ей пособия по этикету, – но после всего, что случилось, она невольно вздрагивала от любой неожиданности.