Двойная жизнь. Часть I: защитница веры
Шрифт:
– Жаль, значит, нужно действовать очень быстро. Стой на месте и делай то, что я скажу. И молчи!
Ольга предвосхитила мои вопросы, и я, с трудом пытаясь удержаться от того, чтобы посмотреть через плечо, замерла.
За спиной зазвучал шепот на непонятном мне языке, а я стояла и смотрела на колышущиеся от ветра цветы. Красные, желтые, они пахли так сладко, что кружилась голова. Я поняла, что не чувствовала температуры воздуха и не ощущала прикосновения лучей солнца, хотя солнечный свет был буквально повсюду.
«Кажется, Оля все-таки накурила меня по второму кругу». Я едва сдержала смешок, но продолжила стоять, вдыхая полной грудью пьянящий аромат цветов и чувствуя, как словно бы становлюсь все легче и легче…
– Обернись.
Я,
Боли не было. Ольга, глядя на меня серьезным, сосредоточенным взглядом, с хрустом провернула нож в моей груди, вздохнула и поцеловала в лоб.
– Не бойся, ты справишься. Это и есть твоя отправная точка. Мы постараемся тебя найти.
И мир погас с моим последним вздохом, когда я упала в это дурманящее море цветов.
2. Глава о вреде пьянства, поспешных решений и переселения душ
Надежда – это хорошая вещь, может быть, даже лучшая, а хорошие вещи не умирают.
«Побег из Шоушенка»
Я лежала в постели, не открывая глаз, и думала, что вчера взяла лишку. То ли так повлиял дым от курильницы, то ли вино, которого мы в итоге выпили больше, чем одну бутылку, но такие красочные мультики (пусть и немного пугающие, не каждый день увидишь собственную смерть!) я смотрела только в младшей школе.
Протяжно зевнув, я вдруг поперхнулась и взвыла от боли в груди, там, куда во сне подруга ударила ножом. Распахнув глаза и машинально прижав к солнечному сплетению ладонь, я вдруг поняла, что вовсе не дома у Оли. Убрав руку, я увидела, что никакого смертельного ранения под ней, конечно, не оказалось, но сама я облачена в какую-то несуразную ночную рубашку до пят и лежу в огромной, высокой кровати с балдахином, достойной очередного фильма про страдающее средневековье. Впрочем, оглядев комнату, в которой оказалась, я поняла, что вопрос со средневековьем спорный; ну разве что, может быть, раннее…
Чем я только не увлекалась в студенческие годы, и реконструкторство, а именно – шитье костюмов и выгул их на исторических фестивалях, занимало в те годы едва ли не большую часть моего свободного времени. Я находила что-то очаровательное в том, чтобы окунуться на пару дней в эпоху прекрасных дам и их рыцарей или во времена набегов на Англию со стороны островитян-викингов. Примеряла и сама образ суровой воительницы, впрочем, исключительно на «костюмированных» выступлениях – в бой, как некоторые дамы, я не совалась, было откровенно страшно. И сейчас, осматривая комнату и вороша в памяти все знания, что были мной почерпнуты за тот продолжительный и бурный период молодости, я поняла, что слюдяные пластинки в узких окнах и обшитая деревом комната указывали, скорее всего, именно на раннее средневековье. Однако товарищи реконструкторы явно схалтурили – под потолком висел вполне современный полусферический плафон из матового, непрозрачного стекла, а у противоположной стены стояло антикварного вида, но все же – трюмо, с вполне чистым зеркалом, насколько я могла судить, сидя на кровати.
Потирая ладонью солнечное сплетение, которое все еще странно ныло, я спустила ноги с постели и, решив более внимательно осмотреть затянутую сумраком комнату, поискала глазами переключатель. На видном месте его нигде не было, кажется, чтобы не пихать на стену совсем уж современный атрибут, тут просто поставили «умную» лампу. Дабы увериться в своих размышлениях, я хлопнула в ладони, выжидающе глядя на потолок, и, сначала тускло замигав, лампа через мгновение засветилась ровным, приятным дневным светом, мерцая, словно бы внутри парила золотая пыль. Полюбовавшись необычным светильником, я, подтянув левой рукой слишком длинную ночную рубашку (а кто меня вообще переодевал?!), прошлепала босыми ступнями по деревянному же полу, внимательно рассматривая комнату. Камин, вокруг которого была предусмотрительно оставлена каменная кладка, тлел еще теплыми углями, и я, мимоходом взяв со стоящей рядом кованой дровницы аккуратное полешко, сунула его в топку. Меня заинтересовало антикварное трюмо, явно из настоящего дерева, украшенное изысканной резьбой, а вблизи выяснилось, что еще и металлической всечкой. Серебристые узоры на деревянной поверхности сплетались в причудливые картины, на которых парили дивные птицы, скакали прекрасные кони и росли невиданные растения. Водя пальцами по этому мебельному чуду, я глянула в зеркало и почувствовала, как сердце предательски пропустило удар. Сев на придвинутый к трюмо стул, я оперлась на спинку, не сводя взгляда с отражения, потом – ущипнула себя за руку и, вскрикнув, с еще большим шоком уставилась в зеркало.
Из него на меня смотрела девушка, настолько похожая на меня, что если бы не ее длинные волосы, заплетенные в толстую косу, против моего ассиметричного каре, которое я всегда делала, и отсутствие маленького, почти незаметного следа от сделанного в юношестве пирсинга правой брови – я бы сама могла обмануться. Я подняла руку – отражение идеально повторило мой жест. Опасливо наклонившись ближе, я рассматривала свое «не свое» лицо в зеркале. Оно было моложе. Волосы гуще, я бы даже сказала роскошней, была бы у меня такая шевелюра – я бы ее тоже не обрезала. А вот светлые ресницы, которых явно не касалась краска, почти сливались с бледной кожей, непорядок. Губы менее яркие, натурально-розовые, без татуажа, который я делала в прошлом месяце. Кожа светлее, родинка под правым глазом чуть сдвинута к виску. Откинувшись обратно на спинку стула, я посмотрела на пальцы и уже не удивилась короткому «обрезному» маникюру, вместо привычного мне «френча».
Итак – кто же я?
Я снова оглядела комнату, понимая, что это никакая не реконструкция, а мой сон – вовсе не сон. Голова шла кругом и я, подавив желание нервно хихикнуть, сделала глубокий вдох и ме-едленно выдохнула. Потом еще раз и еще раз, пока не почувствовала, что способна трезво рассуждать.
Встав со стула, я ощупала себя, прошлась по комнате от двери до слюдяного окна, чувствуя, что и двигаюсь теперь немного иначе, даже хожу другой походкой. В окно было ничего не видно, и оно, ожидаемо, не открывалось.
Сев на край кровати я задумалась, ощущая, как пальцы, словно бы на автомате, потянулись теребить кончик пшенично-платиновой косы. В этот момент дверь с тихим скрипом отворилась, в образовавшуюся щель робко заглянула женщина неопределенного возраста, курносая, темноглазая и в чепчике, живо напомнившем мне готовую ко взлету чайку. «Надеюсь, мне такое носить не придется…»
– Госпожа, вы уже проснулись?
Ладно, я – госпожа, это уже неплохо. Осталось понять – чем именно я повелеваю. И кем, кроме этой женщины, видимо.
Я кивнула, молча смотря на заглядывающую в мою (?) комнату служанку.
– Мне подать вам воду для умывания? Распорядиться о завтраке? Повеста Виала еще не проснулась, мне разбудить ее? – Ворох вопросов высыпался на меня, и я, твердо решив не повторять стандартных ошибок всяких разных «попаданок», книжки про которых я читала в то же время, когда шила костюмы, величественно кивнула.
– Подай воду, завтрак пока не нужно, будить тоже никого не надо.
– Слушаюсь, госпожа. – Женщина скрылась за дверью, притворив ее за собой. А я выдохнула – первый контакт успешно состоялся. Очевидно, что с новым телом мне передались какие-то знания-умения, потому как у меня не возникло проблем с речью и ее пониманием. Более того, постаравшись вдруг определить, на каком языке я думаю, и отличается ли он от моего родного, я поняла, что не могу. Ради интереса я попыталась выдать пару базовых фраз на английском и с легкой оторопью поняла, что вслух произношу совсем не то. Видимо, предыдущая обладательница этого тела знала еще какой-то язык, который и заменил его собой.