Двойная жизнь
Шрифт:
– Подстрелили тебя там, что ли?
– Да нет, обошлось, но… почти. В общем, вел группу, встали на ночевку, уж и костерок разложили, а тут вдруг кто-то стрелять начал. Так, кстати, потом и не разобрались, кто, откуда, почему. Вроде и мир, но там, в горах, всяких можно встретить. Ну мы подхватились… А по тем рекам ночью сплавляться… да по незнакомому маршруту… почти незнакомому. Но куда деваться-то было? Вдобавок еще грозу вдруг откуда ни возьмись натянуло, ну мы и влетели, как по писаному, в скалы.
– Сильно разбились? Погиб кто-то? – деловито уточнил Петрович.
– Один, – угрюмо сообщил Алекс. – У кого-то ребра поломаны, у кого-то руки-ноги. Я головой приложился изрядно, до сих пор что-то странное творится. То вроде ничего-ничего, а то вдруг в глазах темнеет – и ау. Уж и в Москве смотрели – ну эти, которые по мозгам спецы. Просвечивали черепушку со всех сторон – вроде все там внутри более-менее нормально. А как нормально, когда я на ровном месте валюсь? Не часто, но бывает.
– То-то я слышу, ты совсем по-столичному балакать стал. Что удивляешься? Московский говорок – он приметный. И въедливый. Хотя ты и раньше вроде москвича болтал, было дело. Не так сильно, как сейчас, но было. Ну да ладно. Что там айболиты-то в итоге сказали?
– Ну что они могут сказать? Реабилитация, говорят, нужна. Не прыгать, не скакать, на голове не стоять. – Он усмехнулся. – Пожить спокойно, желательно на свежем воздухе. Короче, былую форму набрать.
– Понятно. А на Кавказ чего не вернулся? – Иван Петрович подвигал бровями, зачем-то снял очки, почесал дужкой затылок, подумал и сам себе ответил: – Хотя да, если ты там приложился, тебе туда сейчас лучше не соваться, чтоб не вспоминать. Да и насчет спокойно там, как я понимаю, не очень-то.
– Ну да, – печально вздохнул Алекс. – А я и так сам себя уже не узнаю. Мне бы сейчас в себя прийти, приткнуться где-то, пожить спокойно.
Иван Петрович покрутил головой, пощелкал языком, развел руками:
– Да это бы можно. Только у меня ведь вакансий-то нету. Клиентов немного совсем, когда-никогда кто заявится. Мы с дочкой вдвоем управляемся, инструкторы не по карману. Да и дряхлое все уже, гнилое. И база, и снаряжение, вон видишь, – он мотнул головой в сторону разложенного рядом рафта.
– Ну а без зарплаты? Мне бы ночлег да пропитание. Инструктор сейчас из меня тот еще. То вроде и ничего, а то вдруг в глазах темнеет – и что делать? Аллес капут прямо.
Старик хмыкнул.
– Ну… Прокормить-то прокормим, да и руки у тебя, надо думать, на месте. А помощник нам бы и впрямь не помешал. Ладно. – Он поднялся. – Мне к рации надо идти, у нас тут с этими вашими сотовыми не очень, мы все по старинке, по рации. Сеанс связи у меня. – Старик важно сдвинул брови. – Дочка в райцентр поехала, за продуктами и всяко такое. Вот с ней переговорю, тогда и про тебя что-нибудь решим. Паспорт-то при тебе? А то личность хоть вроде и знакомая, однако порядок должон быть.
– А то! Как же без него? – Денис вытащил из рюкзачного кармана паспорт Смелого и сунул хозяину, подумав, что «как же без него?» может относиться и к паспорту, и к порядку, который «должон быть». Эта мысль была из прошлого, из обсуждения рекламных слоганов. Известно ведь, что лучшие из них всегда с подтекстом, с подковыркой, с дополнительным вторым (а то и третьим) смыслом. Он отмахнулся от возвращающей в прошлое мысли – ну ее, тут надо попроще.
Дед взял документ, глянул мельком и тут же вернул:
– Ну добре! Отдыхай пока. Закат скоро, он тут… Ладно, сам увидишь.
И направился к притулившемуся слева вагончику (подсобка, что ли, подумал Денис), из которого выскочила навстречу ему девчушка лет не то восьми, не то двенадцати. Из-под повязанной назад а-ля «советская ткачиха» косынки выбивалась кудрявая прядка. Девочка привычно-нетерпеливым жестом отвела ее со лба. Движение показалось каким-то ужасно знакомым, но – ладно, не до того, потом вспомнится.
Увидев чужака, девочка остановилась на пороге вагончика, на черно-рыжей, с языками ржавчины железной ступеньке, смешно сдвинула бровки:
– Деда? Это кто? Дядя на сплав приехал?
– Гость у нас, дядя Алекс зовут, – довольно сурово сообщил Иван Петрович. – А ты куда босая выскочила? Давно ног не распарывала? Ну-ка марш обуваться! Внучка моя, Дашутка, – полуобернувшись, пояснил он Алексу. – Тут еще два барбоса где-то шляются. Нет чтоб гостя встретить, мол, тут все под охраной, они дрыхнут небось, дармоеды. – Старик улыбнулся. – Ладно, раз еще не прискакали, значит, тебе можно верить, добре. Прибегут еще. Они с виду-то грозные, но ласковое слово понимают и вообще разбирают, кто чего стоит, поговоришь с ними – и признают. Эй, дармоеды! Свой у нас! – вдруг зычно крикнул он куда-то в пространство и скрылся вслед за внучкой в вагончике.
Алекс выдохнул и подвигал плечами. Надо же, как мышцы-то свело! Это от страха. Ну, вроде обошлось, более-менее признал его старик. Вот еще бы дочка его не уперлась, вообще бы отлично. Лучшего места, чтоб «грозу» пересидеть, и не найдешь.
Впрочем, думать сейчас о том, что будет дальше, уже не было сил.
Он поднялся, потянулся, еще раз расправляя изрядно затекшие мышцы, подошел к вагончику, у стены которого разлегся толстенный обрубок бревна. Голый, без коры, явно приспособленный вместо скамейки. Денис плюхнулся на теплое, уютное «сиденье», привалился к нагретому боку вагончика. Перед глазами, наливая свинцом веки, затягивая в тяжелую колышущуюся дрему, сразу поплыл темный туман.
Расталкивая его вязкие языки, мимо прошла Адель – живая, чуть улыбающаяся, приветливо машущая рукой. «Уходи!» – хотел крикнуть он, но лишь слабо пошевелил губами: «Я не виноват! Я не убивал тебя! Я никого не убивал! Меня подставили! Это же очевидно». Адель исчезла, и в волнах тумана появился Егор, совсем уже взрослый. Приложил к глазам руку – козырьком, словно его слепило закатное солнце: «Папа? Это ты?» Он говорил с очень заметным английским акцентом. Денис не то что кивнуть, даже улыбнуться в ответ не успел – Егор досадливо поморщился и пробормотал: «Простите, я обознался. Вы очень похожи на другого человека». Денис рванулся было – подойти, остановить, объяснить! Но Егор стремительно уходил прочь – прямо по оранжево сверкающей в закатных лучах реке, повторяя все громче и громче: «Мой отец погиб. Просто погиб. Несчастный случай. Это был просто несчастный случай. Никто не виноват. Мама сказала, что это был просто несчастный случай». Каким-то запредельным усилием Денис все-таки сумел протянуть к сыну руки – но схватил только туман, темный, мокрый и холодный.