Двойник для шута
Шрифт:
— Ну, это-то нетрудно, — рассеянно откликнулся Аббон, все еще всматриваясь в пламя свечи.
— То есть как это?! — чуть не поперхнулся Сивард. — Что же ты мне голову морочишь? Что же ты не узнаешь, кто и как это сделал? Что ж сидишь сложа руки?!! А?!
— Будет ли тебе это интересно, Сивард? На лице одноглазого изобразилось такое возмущение, что маг махнул рукой и стал объяснять:
— Я ведь только что говорил тебе: это все нетрудно сделать в том случае, если ты черпаешь силы из определенного источника. Как те, кто курят или нюхают Красную Кору, могут оторваться от действительности и воспарить над нею так, как это недоступно святым и ясновидцам. Они прозревают
Ужасна участь черного мага. Он не живет и не умирает, высасывая силу из окружающих, чтобы как-то продлить свое жуткое существование.
— И что, остановиться нельзя?
— Конечно нет. Это как утопающий, который хватается не только за соломинку, но и за волосинку.
— Неужели нет того, кто смог бы одолеть эти силы?
— Силы — нет. Только искушение. Истинно мудрые просто не черпают из этого источника. Находят в себе волю не брать то, что лежит прямо перед глазами, хорошо помня о том, какова будет расплата за самонадеянность.
— Когда ты говорил о человеке, ослепленном ненавистью, ты имел в виду черного мага?
— Именно его.
— А сейчас в мире есть черные маги?
— Понимаешь, Сивард, — Аббон поставил локти на стол, сплел тонкие пальцы и оперся на них подбородком. — Дело в том…
Но тут двое великанов-гвардейцев втащили в кабинет обмякшее, похожее на мешок с тряпками тело. Разбойник двигался так, как двигаются во сне, смотрел, словно сквозь плотную завесу тумана, и вряд ли понимал, что с ним и где он находится. Ноги он, правда, переставлял сам, но все движения, от него требующиеся, выполнял машинально, скорее потому, что тело еще помнило себя прежним. Иногда человек бессмысленно улыбался, и улыбка выходила довольно жуткой на его изборожденном морщинами и обезображенном шрамами лице. Тусклые, пустые глаза отражали только огонек свечи — ни мысли, ни чувства, ни намека на что-либо подобное не было в этом тупом взгляде.
— Какая мерзость, — поморщился Аббон Флерийский.
— Это тебе не с жабами да травами возиться, — пробурчал Сивард. — Представь себе, мне то и дело подобные типы встречаются. Ну что, займешься им?
— Придется, — пожал плечами маг.
По его знаку воины усадили арестованного в кресло с прямой спинкой, придвинув его к столу. Сами встали на два шага сзади, предоставив магу заниматься своим делом.
— Смотри на меня! — приказал Аббон глухим тяжелым голосом.
Разбойник вздернул голову резким движением, будто лошадь, спасающаяся от слепней, сощурил глаза.
— Смотри на меня и отвечай!
— Да, — ответил пленник хрипло и страшно. — Да, господин!
— Куда ты должен был доставить женщину? Кто тебя нанял?
— Не знаю.
— Где вы должны были встретиться?
— Не знаю.
— Кто ты?
— Мое имя Ирам, господин, но зовут меня чаще всего Ирам Кровавый.
— Ого! — присвистнул Сивард. — Да знаешь ли ты, Аббон, кого нам Бог послал? Я за этим красавцем десять лет гоняюсь, все добыть его голову не могу, потому что работает он в одиночку, а если и случаются у него помощники, то после он
— Не думаю, — ответил маг. — Он вообще ничего не понимает, Сивард. Он сошел с ума, и сейчас я беседую не с ним, а с теми кусочками его сознания, которые еще не канули во тьму безумия. Но мозг его разрушается с каждым часом, так что придумывай вопросы побыстрее. Очень скоро перед нами будет сидеть живой кусок мяса, и не более.
— Понятно, — пробурчал одноглазый. — Спроси его, как они договорились насчет денег?
— Ты должен был получить деньги за пленницу? — спросил Аббон.
— Много, много денег! — оживился Ирам. — Слишком много денег.
— Где ты должен был получить их?
— Не знаю…
— Что за чушь! — возмутился одноглазый. — Никогда не поверю, что разбойник, убийца и вор не позаботился о том, где бы обменять свой товар на живые деньги.
— Он действительно не знает, Сивард, — тихо сказал маг. — Точнее, знает, но это знание скрыто от него самого. Сейчас я попытаюсь раздобыть для тебя эти сведения, но учти, что он может и не выдержать подобного испытания. Здоровому человеку оно даром не пройдет, а безумцу…
— Чихать я на него хотел, — поморщился начальник Тайной службы. — Все равно составлю список преступлений и приговорю его к смертной казни задним числом. Давай, не мешкай.
— Сейчас, сейчас. Дай я отдышусь.
Аббон Флерийский вытащил из канделябра огарок свечи и поставил огонек прямо перед лицом разбойника.
— Смотри на огонь, он расширяется, увеличивается, становится все ярче, все сильнее! Вокруг тебя бушует пламя. Пламя бушует внутри тебя, и все стены, возведенные твоим разумом, сгорают, сгорают, сгорают, превращаются в пепел… пепел… Где ты должен был передать женщину в. руки своего хозяина?!
Разбойник отчаянно вскрикнул и отшатнулся от мага, пытаясь закрыть лицо руками. Но ему не удалось довести этот жест до конца: глаза его расширились и остекленели, а тело, судорожно вздрогнув, стало медленно сползать с кресла на пол бесформенной студенистой грудой.
— Что это с ним? — подозрительно спросил Сивард.
— Хозяин его крепко постарался сохранить свою тайну, — сказал маг, вытирая рукавом крупные капли пота с высокого белого лба. — У этого несчастного, вероятно, нет теперь ни одной целой кости или мышцы. Он страшно расплатился за свое прошлое.
— Ему было бы легче, если бы я отрубил ему голову, — согласился Сивард. — И никакой надежды узнать, что это за таинственная персона?
— Отчего же… Они должны были спуститься вниз по Хоргу и ждать своего нанимателя в Эйде, на берегу Роанского океана, — устало проговорил Аббон.
Он протянул руку и ловко ухватил бутылку с вином, приложился к горлышку. Какое-то время было слышно только бульканье.
— Он тебе сказал это? — спросил Сивард, как только маг оторвался от сосуда с драгоценной жидкостью.
— Нет. Но показал. И я даже успел увидеть лицо этого… назовем его «нанимателем»… — И, обернувшись к гвардейцам, добавил: — Это тело нужно вынести отсюда и похоронить по-человечески.
— А как же казнь? — спросил одноглазый. — Условная, разумеется.
— Оставь ты его в покое. Он расплатился за все, — отмахнулся Аббон. — Дай бедной душе возможность отдышаться и одуматься. Может, и не всякий человек имеет право на снисхождение и сострадание, но зато таким правом обладает каждая душа.