Двойное попадание
Шрифт:
– А почему радиатор? – грассируя спросил Константин Симонов. – Ведь тогда мотор быстро перегреется и заглохнет.
– А это такая арийская хитрость, – ответил подполковник Андреев, – радиатор создает достаточно большое сопротивление воздушному потоку и если его снять, можно получить дополнительно двадцать-тридцать километров скорости. А чтобы мотор не перегревался, они один из двух крыльевых баков заправили водой, которую напрямую направляли на охлаждение мотора с последующим выбросом в атмосферу. На двадцать минут полета хватит и ладно, это же не боевой самолет, а рекордный. Но зато Геббельс на весь мир во всеуслышание заявил, что немецкий истребитель самый быстрый в мире.
– Интересно, – хмыкнул Симонов, – век живи, век учись. Ну ладно, товарищ подполковник, спасибо вам за вкусный обед и интересный рассказ, но нам пора…
–
– Я думаю, – сказал Симонов, переглянувшись с фотокорреспондентом, – что обязательно приеду. От такого предложения очень трудно отказаться. Всю жизнь мечтал посмотреть, как это бывает, когда низводят и курощают.
27 августа 1941 года, 23:15. Брянская область, Унечский район, полевой аэродром окрестности поселка Красновичи, 266-й ШАП ВКС РФ.
Поэт, писатель и журналист Константин Михайлович Симонов.
Героический сержант Василий, который не мьггьем, так катанием все же пробился поближе к фронту (я о нем еще напишу) привез нас с Павлом в штурмовой полк потомков в тот момент, когда на западе раскаленный шар солнца уже закатывался за горизонт. Едва мы вышли из машины, как сразу попали с корабля на бал. Подготовка полка к ночной боевой работе была в самом разгаре, но и наше прибытие тоже не осталось незамеченным. Подполковник Андреев тут же появился как чертик из табакерки и объявил, что для обещанного им полета на боевое задание все готово, и теперь дело только за мной.
Оказалось, что перед тем, как сесть в кабину реактивного самолета, необходимо надеть на себя противоперегрузочный костюм, чтобы при резких маневрах отлившая от головы кровь не приводила к потере сознания. Страшновато было узнать, что во время особо резких эволюций самолета мое тело может весить до шести половиной раз больше, чем обычно, и противоперегрузочный костюм, создавая давление на нижнюю половину тела, препятствует отливу крови от головного мозга. Ну что же, надо так надо, тем более что надели и подогнали его на меня достаточно быстро. В последнюю очередь на меня надели белый защитный шлем, в лобной части которого на шарнире был закреплен прибор, похожий на небольшой бинокль, в нерабочем положении откинутый наверх. Оказалось, что это так называемые панорамные очки ночного видения, позволяющие пилотам их самолетов и вертолетов видеть в ночной темноте почти как днем.
И вот, немного неуклюже из-за непривычного и сковывающего движения костюма, по приставной лестнице я поднимаюсь в заднюю кабину штурмовика и усаживаюсь в глубокое кресло с подголовником, стараясь ничего не трогать руками. Следом заглядывает техник – он пристегивает меня к креслу ремнями и соединяет штекера самолетного переговорного устройства, питания очков ночного видения и переходник пневматики противоперегрузочного костюма. Убедившись, что все в порядке, техник желает мне успеха и закрывает заднюю часть фонаря кабины.
Пока на своем месте устраивается подполковник Андреев, при тусклом дежурном освещении осматриваюсь в кабине. И тут у потомков тоже не все как у людей. Во-первых – циферблаты приборов и какие-то регулирующие ручки, рычажки и переключатели расположены не только на передней панели, но и на бортах по обеим сторонам пилотского места. Во-вторых – самое заметное место на передней панели занимают два больших экрана, симметрично расположенных с правого и левого края. Если на левой панели выведены изображения самых главных приборов, которые имеются и на наших самолетах: спидометра, высотомера, указателя крена и авиагоризонта, то правую панель занимает очень четко изображенная рельефная карта с отметкой положения самолета, указателя направления на цель и многими другими вещами, так милыми сердцу военного летчика. Но вот включается внутреннее переговорное устройство и после небольшого прокашливания меня приветствует подполковник Андреев:
– Ну что, Константин Михайлович, освоились?
– Осваиваюсь, товарищ подполковник, – ответил я, – пока все, что я вижу, выглядит чистейшей фантастикой.
– Фантастика у нас на втором этаже, – непонятно хмыкнул подполковник Андреев, – а сейчас приготовьтесь, мы запускаемся.
И в этот момент подо мной и чуть сзади разом завыли одна, потом другая турбины, а на передней панели ожили указатели мощности двигателей. Немного погоняв двигатели в капонире, подполковник Андреев отпустил тормоза – и штурмовик выкатился из капонира и по рулежной дорожке с временным металлическим покрытием покатился к началу взлетной полосы. Я посмотрел по сторонам и, насколько смог, назад. Было видно, как вслед за своим командиром и другие штурмовики выруливают из своих капониров. Перед самым взлетом легкий свист турбин перешел в оглушительный рев, стрелки указателей мощности дрожали где-то посреди красного сектора; и тут подполковник Андреев сказал: «Поехали!» – и отпустил тормоза. В этом все сокрушающем реве штурмовик покатился вперед – сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Вот тут я почувствовал, что такое настоящая перегрузка – невидимая рука вдавила мою грудь в кресло так, что было не пошевелиться, потом земля провалилась куда-то назад и вниз, после чего давящая на грудь сила ослабла. Мы были в воздухе. Почувствовав, что я снова могу двигаться, я поднял руку и со щелчком опустил на глаза очки ночного видения, превратившие мрак, окружающий самолет, в неяркие зеленоватые сумерки.
Место пилота находилось ниже моего, поэтому я достаточно хорошо мог наблюдать все происходящее как прямо вперед, так и по обоим бортам. Поэтому через четверть часа полета, когда мы подошли к цели, мне было прекрасно видно, как у нас из-под крыльев срываются огненные капли реактивных снарядов, которые слепя глаз ярким выхлопом, уносятся вперед, к дороге, по которой, едва различимые даже в ночные очки, ползут темные силуэты вражеских машин. Едва мы выпустили первые ракеты, как впереди тут же зажглись прожектора, и пока не прицельно, куда-то в нашу сторону потянулись пунктирные нити трассирующих снарядов. Но жить этим немцам, в том числе и зенитчикам, оставалось не больше трех секунд, пока в их направлении мчится неумолимая реактивная смерть. Вот эти секунды истекли – и впереди заполыхало так, что почти все изображение слилось в одну сплошную ярко-зеленую засветку. Прожектора мгновенно потухли, а зенитки прекратили стрельбу. Первый же залп атакующих штурмовиков потомков принес гитлеровцам сплошное уничтожение.
После первой атаки мы возвращались к дороге еще четыре раза, и каждый раз я с удовлетворением отмечал, что так и надо воевать – разносить врага вдребезги, заставляя выживших бояться любой тени и любого шума, похожего на свист турбин реактивных штурмовиков потомков.
И ведь уму непостижимо – если под наши самолеты подвешивают от шести до восьми реактивных снарядов калибра восемьдесят миллиметров, то штурмовик потомков несет таких снарядов сто шестьдесят штук. Вот и получается, что удар одного самолета равен удару полка, а их полк из трех эскадрилий это чуть ли не воздушная армия. Ну, тем хуже для немцев, сами виноваты, что напали на СССР. Ведь мы уже один раз победили их без помощи потомков, а теперь, значит, как говорил подполковник Андреев, опять победим их нокаутом и с особым цинизмом.
28 августа 1941 года, 03:05. Окрестности Могилева, населенный пункт Мирный, командующий Третьей панцергруппой генерал Герман Гот.
Ночь для солдат третьей панцергруппы оказалась страшнее дня. Едва только стемнело, и наши колонны вышли из своих лесных убежищ, в которых они прятались в светлое время суток, как в воздухе снова появились стаи «Потрошителей». Как оказалось, их пилоты ночью могли видеть ничуть не хуже, чем днем. Наши зенитчики, напротив, пока противник не принимался пускать свои ракеты, даже не видели, куда стрелять. Увы, зенитные прожектора не пережили первой же атаки, потому что «Потрошители» охотились за ними с особой настойчивостью. Первое, что сделала их первая волна, это подавила всю нашу зенитную артиллерию и создала на дороге несколько заторов из горящих машин. Одновременно радиоэфир оказался так плотно забит помехами, что управлять движением войск с помощью радиосвязи стало невозможно. Очевидно, что командование «марсиан» поставило перед своими летчиками целенаправленную задачу сорвать переброску моей группы к этому самому Гомелю, и те добивались поставленной цели со всем возможным усердием.