Двойной агент Сторм в Аль-Каиде и ЦРУ
Шрифт:
Утром Авлаки уехал: по соображениям безопасности или потому, что у него были назначены встречи – мне не сказали. Вместо него я некоторое время провел с Абдуллой Мехдаром, вождем племени, встретившим меня прошлой ночью. Я не мог не восхищаться этим достойным человеком, его безоговорочной верностью Авлаки. Он не интересовался борьбой «Аль-Каиды» в Сомали или Афганистане, но хотел, чтобы Йемен стал исламским государством, живущим по законам шариата. Он так истово верил, что прослезился, когда молодой боец, произнося молитву,
Я подумал, что у этих людей может быть искаженное представление о мире, но они не лицемеры. Их верность и вера просты и сильны.
Я торопился с отъездом: наш самолет вылетал из Саны в Европу вечером, а сколько времени займет поездка до аэропорта? Фадия вышла с женской половины, и мы засобирались в дорогу.
Едва распахнулись заповедные ворота, как я понял, что у нашего арендованного автомобиля проколота шина, что после гонки по горам было вовсе неудивительно.
Выбежал Абдулла и помог мне поставить запаску. В его глазах вновь стояли слезы: казалось, он почувствовал надвигающуюся опасность.
– Если нам не суждено свидеться снова, встретимся в раю, – сказал он, и слезы потекли по его щекам.
Моджахеды проводили нас до главной дороги и попрощались с нами. Мы вышли из кокона.
Я знал, что в трех западных столицах люди с нетерпением ждали от меня подробного отчета о часах, проведенных в обществе Анвара аль-Авлаки. Мне необходимо было как можно быстрее выбираться в Сану и из Йемена.
Глава вторая
Банды, девушки, бог
1976 год – 1997 год
Предыстория моей встречи с Анваром аль-Авлаки в горах Йемена, мягко говоря, невероятна. Родился я 2 января 1976 года в продуваемом всеми ветрами городке на датском побережье. Вряд ли опрятный, одноэтажно-краснокирпичный Корсёр мог еще разительней отличаться от запредельно далекого Йемена. Притулившийся у края фермерских угодий холмистой Зеландии, он глядит через седые воды Большого Бельта на запад, на остров Фюн.
Корсёр опровергает стереотип скандинавской терпимости и прогрессивности. Это суровый пролетарский город, в 25-тысячное население которого вкраплены иммигранты из Югославии, Турции и арабского мира.
Моя семья принадлежала к нижней прослойке среднего класса – только семьи как таковой у нас не было. Отец-алкоголик ушел из дому, когда мне было четыре. Попросту исчез. Не приходил по выходным, не брал на рыбалку или на праздники. Мать, Лизбет, словно питала слабость к мужчинам с гнильцой. Она вышла замуж во второй раз, и мрачный, наводящий страх отчим чуть что распускал руки. Из-за того, как я держу вилку, или просто из-за сказанного мною слова. Кулачная расправа следовала сразу, без предупреждения. Доставалось и маме, пару раз она даже уходила из дому, но возвращалась, поверив обещаниям, что все изменится. Ничего не менялось, но она
– Твоим детством я гордиться не могу, – с грустным вздохом сказала она годы спустя. – Это я виновата в том, каким ты стал.
Ребенком я бродил по берегу моря, в окрестных лесах и полях. Предоставленный сам себе, пропадал на улице от рассвета до заката. Строил с друзьями шалаши, баламутил веревкой холодную воду и с визгом нырял.
Считаные фото тех лет запечатлели маску неуверенности на моем лице. В глазах, будя массу неприятных воспоминаний, застыла настороженность. Но одновременно меня переполняла сумасшедшая энергия – энергия, словно несущая несчастья.
Тринадцатый день рождения я с друзьями – Бенджамином и Джуниором – отметил попыткой совершить первое вооруженное ограбление. Убогой по замыслу и исполнению. Мы выбрали маленький магазинчик пожилого мужчины, известного скаредностью и дешевыми сигарами. Надели лыжные маски и ждали в тени, когда тот выйдет запирать дверь, чтобы попытаться ворваться внутрь. Бенджамин размахивал отцовским револьвером 22-го калибра.
Но старик проявил недюжинную для своего возраста силу. Ярость его сопротивления наверняка подогревал страх лишиться выручки. Каким-то образом ему удалось нас не впустить.
Пережив унижение, мы кинулись в ресторан готовой еды навынос. На этот раз с оружием пошел я.
Размахивая револьвером, я почувствовал, как сердце ушло в пятки. Я узнал молодую женщину за прилавком, она была другом семьи. Силясь казаться старше, я заговорил басом, получилось как на прокручиваемой с замедленной скоростью аудиозаписи.
– Это ограбление.
Вышло неубедительно.
Женщина оторвала взгляд от прилавка и скорее озадаченно, чем встревоженно, посмотрела на меня.
– Мортен, ты?
Я развернулся и задал стрекоча. Злобу мы сорвали, выхватив сумку у пожилой дамы. Но женщина упала и сломала ногу, и скоро в мой дом явилась полиция.
Так я покатился по наклонной плоскости. В школе я любил историю, музыку и уроки религии и культуры, но не мог усидеть в классе. Никто из учителей – или мне только так казалось – не нашел ко мне подхода, и я им дерзил. В ответ они бросали в меня испачканной мелом тряпкой или сами бросались в слезы, поскольку в классе воцарялся хаос.
Меня отправили в «спецшколу» для своенравных, гиперактивных мальчиков, где главный упор делали на спорт и трудовое воспитание, а в стенах класса учились всего пару часов в день. В лесу мне доверяли бензопилу и позволяли до изнеможения гонять мяч на футбольном поле. Приключений хватало. Пытаясь сформировать из детей граждан, школа организовала поездки за границу. Хорошие намерения, но не результаты. Поездка в Тунис заронила во мне любовь к путешествиям и приключениям, но учителей мы измучили, вплоть до того, что украли у них одежду и продали местным.