Двухэтажная Япония. Две тысячи дней на Японских островах

Тавровский Юрий Владимирович

Задолго до мушкетов и церквей на Кюсю проникли другие заморские новинки. Как минимум за 10 веков до появления европейцев источниками заимствований стали Китай и Корея, стоявшие на более высокой ступени цивилизации. Лежавший на пути в Корею неширокий пролив пересекали в поисках прибыли японские купцы, а в поисках богатой добычи — отряды и целые армии самураев. В Китай, преодолевая великие трудности и опасности, плыли корабли с послами японского двора, с торговцами и жаждавшими приобщиться к китайской культуре послушниками буддийских монастырей. Иероглифическое письмо и система летосчисления, придворная музыка и танцы, буддийская религия и конфуцианская мораль, правила фортификации и градостроительства, каноны стихосложения и живописи, шелководство и чаеводство, костюмы и украшения — невозможно перечислить всего, чем обогатили японцев их ближайшие соседи. Но на Кюсю чаще всего слышишь о неразрывной связи с Кореей и Китаем местных

центров фарфора и керамики. «Карацу», «Имари», «Сацума» — эти клейма стоят на днищах парадных ваз и блюд, утвари для чайной церемонии, удобной и красивой посуде «на каждый день», которые прославили на всю Японию, на весь свет Кюсю, недаром получивший прозвище «остров керамики».

Город Карацу, район Отявангама. Таков адрес мастера Тароуэмона Накадзато XIII. За каждым иероглифом тут стоят страницы истории, давние традиции. Название города означает «гавань для плавания в Тан». Из здешней гавани на берегу Японского моря действительно начинался путь в Китай, которым с 618 по 907 г. правила династия Тан. Название же района, где живет тринадцатый глава династии мастеров керамики семьи Накадзато, можно перевести как «печи для обжига чайных чашек». Необычно и пышное, состоящее из пяти иероглифов имя мастера: Та-ро-у-э-мон. Оно сразу наводит на мысль, что имеешь дело с представителем старинной и редкой профессии.

Отыскать знаменитую мастерскую оказалось несложным делом. Чуть ли не каждый прохожий на узких и напоминающих лабиринт улочках Карацу уверенно показывал дорогу к дому Накадзато-сэнсэя, «учителя Накадзато». Вот показалась белая оштукатуренная стена с семью большими керамическими плитками, на каждой из которых золотится один иероглиф фамилии и имени нынешнего главы династии. На парковке десятка полтора машин с номерами разных городов. За воротами типичный японский сад с камнями «росяной дорожки», причудливо изогнутыми соснами, каменными фонарями и прудом с разноцветными карпами. Деревянная лестница ведет на второй этаж просторного павильона, где покупатели выбирают выставленную на продажу керамическую утварь для чайной церемонии. В ожидании встречи с мастером мне предложили отдохнуть в наполненной прохладой и тихим гудением кондиционера комнате. Там вниманию гостя были предложены коллекции керамики семьи Накадзато и видеофильм о ее недавно скончавшемся XII патриархе, который долгие годы занимал почетное место в числе «живых национальных сокровищ» Японии. Его сын и наследник Накадзато XIII принимает в мастерской на вершине холма, заросшего бамбуком.

В европейском кресле сидел, поджав ноги, мужчина лет 50 в простой рубашке с короткими рукавами. После обмена визитными карточками и нескольких учтивых вопросов Накадзато-сэнсэй снова взял в руки небольшую темную вазу и стал срезать с ее боков один слой глины за другим. Одновременно он рассказывал о намерении побывать в Советском Союзе и проехать по тем районам, где проходил великий шелковый путь из Китая в Европу. Мастер ежегодно совершает со своими близкими учениками путешествия по заграничным центрам гончарного искусства, выискивая сходства и различия с «карацу-яки», как называется характерная для города Карацу керамика. Продолжая срезать глину с боков вазы, постепенно превращавшейся из круглой в четырехгранную, мастер завел рассказ об истории стиля «карацу-яки».

«Его подлинное становление произошло в самом конце XVI в., в годы знаменитых «керамических войн», как прозвали историки две неудачные экспедиции военачальника Хидэёси Тоётоми. Он решил покорить Китай и высадил огромный десант в Корее, чтобы провести через нее свои армии. Корейские войска и их китайские союзники оба раза наголову разбили захватчиков. Оба раза японские войска возвращались домой несолоно хлебавши, но и не с пустыми руками. Увлекавшимся дзэн-буддизмом и связанной с ним чайной церемонией самураям пришлись по вкусу примитивная крестьянская посуда и грубые деревенские каменные фонари. В них японцы увидали воплощение эстетических идеалов секты «дзэн» — простоту, слияние с природой. К берегам Японии приставали корабли, груженные не только ценными трофеями, но и «иностранными специалистами поневоле». Целые семьи, целые деревни корейских гончаров угонялись в полон и определялись на поселение вблизи замков знатных феодалов. В исторические хроники керамика из Карацу впервые попала в 1603 г., когда наставник по чайной церемонии при военачальнике использовал в одном из священнодействий с чаем вазу для цветов местного изготовления».

Мастер закончил работу над вазой и поручил своей ученице провести меня по мастерской. Ученица, красивая статная женщина лет сорока, сама уже хозяйка мастерской керамики стиля «карацу», живет в столице, но каждый год навещает учителя и на несколько дней снова становится ученицей. В светлой комнате рядом со ступенчатыми печами мы любовались готовыми изделиями.

Характерный для «карацу» сероватый фон черепка выгодно оттеняет нанесенные

краской болотного цвета простые рисунки: сосновая ветвь, рыбы, стебельки трав, водоросли. Белая, темно-желтая глазурь создает неповторимые сочетания цветов и оттенков на поверхности чашек и кувшинов подчас нарочито примитивной формы, подчеркнуто грубой обработки. Здесь как будто скошена ось, там загнут, чуть ли не оторван край. Совершенство в несовершенном. Изысканность в грубоватой простоте. Богатство в нищете. Бессмертная слава в безвестности. Все эти парадоксы лежат в основе мироощущения «дзэн» и воплощаются в изделиях для чайной церемонии. Мудрый человек осознает, что он всего лишь мельчайший элемент вселенной и не гонится за славой и богатством. Ему доставляют наслаждение простые, естественные предметы. Например, посуда, всем своим обликом беззвучно кричащая: «Я всего лишь кусок глины!»

«Если вам непонятно все это, непонятен принцип «сибуй» и соответствующие ему керамические изделия, не расстраивайтесь, — заговорила ученица мастера Накадзато, по-женски быстро почувствовавшая неискренность моих восторгов. — Сейчас многие японцы тоже не способны оценить прелесть простоты, скромности, аскетичности. Люди все чаще ищут самовыражение в покупке дорогих, подчас ненужных, престижных вещей, будь то пылящийся в углу персональный компьютер или используемая раз в неделю автомашина. Я не променяю эти фетиши «общества потребления» на свою любимую чашку, доставшуюся в наследство от прадедов, вобравшую в себя тепло их ладоней, их дыхание и чувства. Может быть, я преувеличиваю, но все же считаю, что передающиеся по наследству вещи помогают сохранять семейное благополучие, гармонию поколений. Керамика, к примеру, не может жить без человека. Если к кувшину или чашке долго не прикасаются человеческие руки, то они теряют нечто похожее на патину у бронзы, какой-то особый блеск, сияние. Даже музейные экспонаты время от времени надо доставать из витрин и использовать по назначению. Так поступает учитель Накадзато с бесценными произведениями своих предков».

Сколь интересно, экзотично и поучительно все то, что удалось увидеть и услышать в Карацу. Но почему восхищается ум, а не сердце? Наверное, сказывается привычка горожанина рассматривать как произведения искусства только фарфор, а керамику считать всего лишь любопытными продуктами народных промыслов. Но, может быть, дело еще и в типичном для европейцев стремлении преобразовывать природу, удаляться от нее как можно дальше, а не пытаться слиться с землей и водой, камнем и лесом, окружать себя простыми, удовлетворяющими минимальные потребности вещами? Эти мысли приходили на ум по дороге в Арита, другой известный центр гончарного дела.

Узкая, но очень аккуратно заасфальтированная дорога петляла мимо невысоких зеленых гор и начавших желтеть рисовых полей, мимо каменных арок с названиями деревень, мимо базаров, заваленных августовскими деликатесами — арбузами и грушами. Вот появился щит с надписью: «Арита — родина японского фарфора. Ежегодная ярмарка с 29 апреля по 5 мая». Еще несколько сот метров, и машина въехала на главную улицу застроенного двухэтажными домами городка. Потом, после похода по бесчисленным лавочкам фарфора, эта улица предстала как бы одним гигантским прилавком. Так она и выглядит в дни ярмарки, на которую не посчастливилось попасть, но репортажи о которой каждый год показывают по телевидению. Занявшие все тротуары деревянные столы и бамбуковые корзины со связанными стопками по пять предметов пиалами для чая и риса, рюмками и флягами для сакэ, тарелками и блюдами. Чайники, вазы, табуретки и столики, светильники и статуэтки навалены горками чуть ли не рядом с колесами осторожно ползущих машин. Призывные крики продавцов: «Любой товар за 100 иен!» «Три вазы за 1000 иен!» Ошалевшие от дешевизны, суеты и тяжести приобретенного покупательницы, число которых достигает многих тысяч…

Нет худа без добра. Пусть пополнение коллекции встречающихся только в Японии кружек для зеленого чая и подставок, на которые кладут палочки для еды, обошлось подороже, но зато удалось поговорить с хозяевами лавок, без толкучки осмотреть товар, побывать в примыкающих к магазинам мастерских.

Как же выглядит современный фарфор Арита? С парадными, несусветно дорогими вазами и блюдами европеизированной формы можно познакомиться, не выезжая из Токио. В роскошных универмагах Гиндзы, в сувенирных магазинах для богатых туристов обязательно найдешь отдел с вывеской «Арита» — для японцев и «Имари» — для иностранцев. (Только из порта Имари, что по соседству с Арита, вывозился в старину за границу произведенный там фарфор.) Конечно, эти вещи недаром стоят так дорого — они очень, очень хороши. На белоснежном, почти прозрачном фоне расположились то темно-синие, то бирюзовые стебли травы, красные и чуть желтоватые цветы, порхают волшебные птицы. А рядом уходящий корнями в средневековый Китай бело-синий фарфор с традиционными рисунками: ветка сосны — символ долголетия, побеги бамбука — бодрость и энергия…