Двуликий ангелочек
Шрифт:
— Да уж, я заметила, — поддакнула я. — Любовь Максимовна, а вы помните тех, кого вы отдавали в семьи пятнадцать лет назад?
Любовь Максимовна посмотрела на меня строго.
— Ты вот что, деваха! — заявила она. — Или все мне сейчас рассказывай как на духу, или слова от меня не добьешься. Я могу быть — как кремень! Ничем не разжалобишь!
И она мне продемонстрировала свой крепко сжатый сухонький кулачок.
Я и не собиралась скрывать от нее слишком много. Изложила ей всю ситуацию, которая меня привела в детский дом имени Песталоцци, опустив лишь кое-какие подробности из взаимоотношений
Но Любовь Максимовна поняла меня с полуслова. Наверное, ей хорошо были знакомы многие судьбы мальчишек и девчонок, взятых на усыновление или удочерение.
— Мучилась бедняжка, — сказала она тихо. — Вот и прибрал Господь. А не виновата ж ни в чем!
— Кто не виноват? — осторожно спросила я.
— Ангелиночка не виновата, — сказала старушка. — Как не помнить мне эту девочку. Такое ангельское личико у нее было. Это ж я ей имя-то придумала. А то передали мне ее из Дома ребенка, смотрю, написано — Катя. А у меня этих Кать десятка два, я и давай их всех переименовывать. Им-то не все ли равно, с каким именем жить. А эту я Ангелиной назвала. Тихая да спокойная была, маленькая, а ласковая… Вот и отдавай людям своих детей.
Старушка задумчиво уставилась на лежащий на столе журнал.
— Вы сказали, что ее из дома ребенка вам передали? — спросила я. — Это значит, что…
— Это значит, что стерва какая-то молодая отказалась от нее в роддоме! — не дала мне договорить Любовь Максимовна. — Нагуляла, родила да бросила на наши руки, воспитывайте! А я, мол, не нагулялась еще. Я бы таких мамаш… Зашивала бы им все наглухо, чтобы не рожали больше!
— А сейчас можно как-нибудь выяснить, кто была ее мать? — спросила я.
— А чего ж тут выяснять-то, — вздохнула Любовь Максимовна, — когда личное дело у меня хранится до сих пор. Когда у нас документы брали, сказали, только за пять лет возьмем, больше у нас в архив не поместится, мол. А остальные куда ж? Сжигать? А вдруг понадобятся еще? Люди-то живые, не померли. Что ж, даже следы об их матерях-отцах уничтожать! Я и сохранила на свой риск. Так у меня все и лежит. Пойдем, я тебе найду Ангелиночкино дело.
Она встала и направилась в глубь стеллажей. Меня поразили ее непропорционально толстые, распухшие от какой-то болезни ноги. Она с трудом передвигала их, переставляя, словно деревянные тумбы.
Архив занимал не так уж много места, всего пару полок в самом конце длинной комнаты, рядом с чернильницами-непроливайками и стопкой пионерских галстуков. Все это хранилось Любовью Максимовной неизвестно зачем.
Наверное, она просто не могла расстаться с этими предметами, напоминающими ей другие времена, когда она была хозяйкой этого дома и жизнь ее была наполнена особым смыслом, которого сейчас у нее не стало.
Нужную папку Любовь Максимовна нашла быстро, она ориентировалась в своем архиве не хуже профессионального архивариуса.
— Ну, вот, переворошил тут все, — ворчала она. — Вот и пусти его поработать с архивом.
— О ком это вы? — спросила я.
— Да вот, милиционер этот ко мне повадился, — сморщилась недовольно старушка. — Говорит, нужно ему найти документы на каких-то парней, что в его районе безобразят, узнать, кто они да что
Любовь Максимовна раскрыла одну из папок и показала мне фотографию девочки. Я сразу узнала то же самое кроткое выражение на детском лице, которое видела на фотографии. Дело было тоненькое, какие-то справки, медицинская карточка и детские рисунки, вот, пожалуй и все, что там было.
— Ты меня извини, конечно, — сказала вдруг Любовь Максимовна, — но я тебе эти бумажки отдать не могу. Мало ли кому еще они понадобятся…
Что-то я услышала в ее голосе, что заставило меня насторожиться. Старушка явно от меня что-то скрывала.
— Да мне они и не нужны, собственно, я только хотела выяснить, что стало с ее матерью потом?
— А зачем тебе? — спросила вдруг Любовь Максимовна.
Я вздрогнула. «Она знает, где мать Гели сейчас, — решила я. — Иначе бы она не задала мне этот вопрос».
— Так ведь убили девочку! — сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал растерянно. — Я должна найти того, кто это сделал.
— Ну, коли так, я тебе вот что скажу. — Любовь Максимовна понизила голос и стала похожа на заговорщицу. — Если б Ангелиночка жива была, нипочем бы тебе не открыла, кто ее на свет родил. Не достойна эта женщина ребенка иметь! Умерла бы сама, а не дала бы ей дочь свою разыскать… Приходила она ко мне.
— Кто? — вырвалось у меня. — Мать Гели?
— Не мать она ей! — повысила голос Любовь Максимовна. — Она ее только на свет произвела, как кукушка, а матерью я ей была. Потому что любила ее. Как и других любила. Всех своих деточек любила. Всем им матерью была. И если отдавала их в чужие руки, то никто не знает, как у меня потом за них душа болела, и до сих пор болит!.. А эта… Кукушка! Приходила. В ногах у меня валялась, просила сказать, где Ангелиночка, деньги предлагала. Много, я и не запомнила даже сколько. Да зачем мне деньги-то? Я Ангелиночку не предам. Эта кукушка даже не знала, как назвать своего ребенка, которого искать пришла, имя у меня спрашивала. А ты говоришь — мать!
— Она предлагала вам много денег? — спросила я. — Значит, богатая?
— Куда там богатая! — презрительно воскликнула Любовь Максимовна. — Выше бери. Миллионерша! И живет где-то за океаном. Вот я и рассудила: от своего ребенка отказалась в молодости, теперь пожалела об этом, локти кусает, да на старости не купишь его любовь-то. Помучайся-ка, как она без матери родной мучалась.
— Она вам адрес свой оставила? — не выдержала я.
Любовь Максимовна вновь подозрительно на меня посмотрела.
— Ну смотри, сыщица! — сказала она наконец. — Скажешь матери, где могилка ее дочери, грех на душу возьмешь. Не должны такие женщины своих брошенных детей находить. Даже после смерти. Гулять ей хотелось? Вот пусть теперь и гуляет, пока ее черт к себе не заберет! Вот, оставила она мне тут бумажку.
И Любовь Максимовна протянула мне глянцевую визитную карточку, лежавшую в деле и которую я сразу не заметила.
«Штирнер-Дроздова Елена Анатольевна, — прочитала я. — Сеть ресторанов «Берт» в Нью-Йорке и Нью-Джерси. Рестораны «У Елены» в Москве, Санкт-Петербурге и Тарасове. Телефон 21-22-76».