Дьявол в Лиге избранных
Шрифт:
Конечно, он был со мной довольно груб в своих сообщениях на автоответчике, но я тем не менее с нетерпением ждала момента, когда он наконец поймет, кто я такая, и примет меня, как полагается. Я знала, что его считают замкнутым и нелюдимым, но кто устоит против моих чар? Я чуть не улыбнулась, представив себе, как этот грубиян вдруг начнет лезть из кожи вон, чтобы угодить мне.
– Кто вы такая, черт побери?
Ладно, пока он не особенно любезен, но я не сомневалась в своей способности завоевать кого угодно.
Я открыла рот, чтобы ответить, но он опередил меня:
– Можете
Он произнес это без подобающего придыхания, как я ожидала. Скорее, в его тоне звучало презрение. Ко мне, Фредерике Хилдебранд Уайер!
– Да, это я. Я звонила...
– Ага, десять раз. Вы разве не получили мое сообщение?
– М-м-м, да, получила.
– И что же я вам сказал?
Обычно я сохраняю олимпийское спокойствие, но тут начала нервно преступать с ноги на ногу:
– Что вас мое предложение не интересует.
Он агрессивно двинулся вперед, и сердце зашлось у меня в груди, но я не двинулась с места.
– Я что, непонятно выразился?
Еще до того как я пришла в его дом, мне нравилось его искусство. Я была почти на сто процентов уверена, что если мне удастся убедить его устроить у меня показ, моя галерея будет спасена. Теперь, видя, как он себя держит, зная, что его высокомерие в сочетании с привлекательной внешностью заинтригует покупателей еще больше, я еще больше уверилась, что должна заполучить его во что бы то ни стало.
– Я не понимаю, в чем дело. Почему вы не хотите устроить выставку?
– Не хочу, и все. Ни в вашей галерее, ни где-либо еще. Понятно?
– Если честно, я поняла только слова «ни где-либо еще». Может быть, вы могли бы немного пояснить слова «не в вашей галерее»?
Густые темные брови сомкнулись на переносице.
Я лихорадочно искала в голове нужные слова, чтобы убедить его позволить мне устроить выставку его работ. Это прославит его и принесет мне много денег, в которых я так нуждаюсь.
– Думаю, вы не понимаете, что я могу сделать для вашей карьеры, мистер Джексон. Объясните мне, какой смысл создавать шедевры и не показывать их людям? – Он хотел что-то сказать, но я его прервала. – Я могу превратить вас из человека, чья скульптура стоит рядом с портретом Элвиса Пресли в холле Говарда Граута, в скульптора, чьими работами восхищается весь мир. – Он снова попытался прервать меня, но я продолжала: – Я устрою показ такого масштаба, что вас заметят самые важные люди в мире искусства. Я приглашу искусствоведов, критиков, журналистов, даже сенаторов, конгрессменов и бизнесменов.
Мне в голову пришла одна мысль. С секунду я колебалась, но потом отбросила сомнения, так как хотела показать, что, по крайней мере, я человек широких взглядов:
– Вы можете пригласить, кого захотите. Друга, девушку... или молодого человека, неважно.
Конечно, если главный герой вечера придет с мужчиной, это может оказаться слишком для моих друзей (просто гей – это куда ни шло, а парочка гомосексуалистов – это перебор), но я бы что-нибудь придумала. Например, что они братья. Двоюродные. Или, лучше, что это его агент. Да, именно!
«Господи, пожалуйста, пусть они не будут держаться за руки».
Стоя на пороге маленького
– Будет замечательно, мистер Джексон. Итак, что скажете? Договорились?
Он захлопнул дверь у меня перед носом. Я уставилась на старые доски, с трудом пытаясь осмыслить случившееся.
– Насколько я поняла, вы хотите обдумать это! – прокричала я через дверь.
Его ответ был невнятным, но я расслышала:
– Уходите.
Я моргнула. Даже после того как я приехала к нему домой (в бедный квартал города, следует уточнить) и представилась, и даже после того как я объяснила, что я могу для него сделать, он все еще выпендривался... передо мной, Фреди Уайер!
Что на всех нашло в последнее время?
Глава десятая
Каковы бы ни были мои ожидания относительно petite soiree [7] у Никки, скажу лишь, что меня ждал сюрприз.
7
Вечеринка (франц.).
Неожиданности начались, когда я приехала во дворец Граутов и застала Никки одетой именно так, как я предлагала.
Должно быть, мое замешательство было заметно.
– Ты сказала, банты и жемчуг, – напомнила она.
Мне следовало быть более конкретной, добавив такие эпитеты, как «неброский», «изысканный» или даже «маленький». На Никки было:
• белое платье в крупный красный цветок (вполне в духе цветочного позора моей матери несколькими десятилетиями ранее), с самым большим красным бантом, который мне когда-либо приходилось видеть на крыше новенького автомобиля, припаркованного у дома в Рождество, причем бант был прикреплен на ее левом бедре, как у героинь сериала «Династия» в далекие восьмидесятые;
• несколько нитей жемчуга размером с градину, которые, казалось, вот-вот задушат ее;
• склеившиеся накладные ресницы;
• яркие, как у клоуна, пятна румян, что само по себе вульгарно; кроме того, румяна были с блеском, что, по негласным правилам, уместно только для вечерних приемов;
• чулки отсутствовали (комментарии излишни);
• босоножки на ремешках. В Техасе, конечно, в начале марта теплее, чем где бы то ни было, но босоножки носят летом и в конце весны. Единственное исключение из этого правила – сатиновые, с закрытым носком вечерние босоножки, которые надеваются под самое классическое вечернее платье. Мало того, босоножки были белые. Неужели есть еще на свете простофили, которые не знают, что белое носят только между Пасхой и первым мая? Для этого правила нет и не может быть никаких исключений. Это один из неписаных законов в Техасе, одобренный и принятый в Лиге, за нарушение которого вам грозит отказ с первого взгляда.