Шрифт:
Время от времени записывая некоторые любопытные обстоятельства и интересные воспоминания, связанные с моей давней и тесной дружбой с мистером Шерлоком Холмсом, я постоянно сталкивался с трудностями, вызванными его собственным отношением к славе. Его угрюмому и циничному характеру всегда претило признание со стороны широкой публики, и после успешного раскрытия очередного дела Холмса чрезвычайно забавляло, когда он приписывал все заслуги какому-нибудь примитивному служаке и с иронической улыбкой выслушивал дружный хор поздравлений, направленных не по адресу. Вот почему в последние годы я чрезвычайно редко публиковал новые записи. Мое участие в некоторых из его приключений всегда являлось привилегией, требовавшей от меня благоразумия и сдержанности.
Именно поэтому я весьма удивился, когда в прошлый вторник получил от Холмса следующую телеграмму (он никогда не посылал
Я совершенно не представлял, почему Холмс именно сейчас вспомнил об этом событии, однако, опасаясь, как бы он не передумал, я спешно разыскал записи с точными подробностями происшедшего, и теперь спешу представить читателям свой рассказ.
Весной 1897 года железное здоровье Холмса несколько пошатнулось от напряженной работы, что, пожалуй, иногда усугублялось его собственной неосмотрительностью. В марте того года доктор Мур Эйджер с Харли-стрит, познакомившийся с Холмсом при самых драматических обстоятельствах (о которых я, возможно, еще когда-нибудь расскажу), категорически заявил, что знаменитому сыщику необходимо отложить всякую работу и как следует отдохнуть, иначе его ждет полный упадок сил. Холмс нисколько не заботился о своем здоровье, ибо его умственная деятельность совершенно не зависела от физического состояния, но, осознав в конце концов, что скоро вообще не сможет работать, он все же согласился радикально сменить обстановку. И вот ранней весной 1897 года мы поселились в маленьком коттедже возле бухты Полдху, на крайней оконечности полуострова Корнуолл.
Это своеобразное место как нельзя лучше соответствовало угрюмому характеру моего пациента. Из окон нашего беленого домика, высоко стоявшего на поросшем травой мысе, открывался вид на зловещее полукружие залива Маунтс, с давних времен известного как смертельная ловушка для парусников – на его черных скалах и заливаемых волнами рифах встретило свою смерть бесчисленное множество моряков.
При северном бризе залив выглядел совершенно безмятежным и укрытым от бурь, обещая покой и защиту гонимым штормом судам. Но когда с юго-запада внезапно с ревом налетал ураган, судно срывалось с якоря и у подветренного берега, в пене бурунов, начиналась последняя битва. Опытные моряки держались подальше от этого пагубного места.
Суша в окрестностях нашего дома производила такое же удручающее впечатление, как и море. Кругом расстилалась покрытая холмами и болотами тускло-коричневая безлюдная равнина, где лишь по одиноким колокольням можно было угадать, где находятся старинные деревушки. Всюду виднелись следы какого-то древнего племени, которое очень давно вымерло и напоминало о себе лишь странными каменными монументами, неправильной формы могильными курганами с сожженными останками мертвых и необычными земляными сооружениями, наводящими на мысль о доисторических битвах. Очарование этого таинственного места, зловещие призраки забытых племен подействовали на воображение моего друга, и он подолгу гулял по торфяным болотам, в одиночестве предаваясь размышлениям. Холмс также заинтересовался древним корнуоллским языком и, насколько я помню, предполагал, что он сродни халдейскому и во многом заимствован у финикийских торговцев оловом. Он выписал кучу книг по филологии и засел за развитие этой теории, когда вдруг, к моему глубокому сожалению и его нескрываемому восторгу, мы даже в этом царстве грез оказались погруженными в решение проблемы, оказавшейся более сложной, более захватывающей и гораздо более загадочной, чем любая из тех, что заставили нас покинуть Лондон. Наша скромная жизнь и мирный здоровый отдых были грубо нарушены, и нас закружило в водовороте событий, которые потрясли не только Корнуолл, но и всю Западную Англию. Многие читатели, наверно, помнят о «Корнуоллском ужасе», как это тогда называлось, хотя должен сказать, что до лондонской прессы дошли весьма неточные данные. И вот теперь, через тринадцать лет, я наконец могу сообщить публике подлинные подробности этого невероятного происшествия.
Я уже говорил, что редкие колокольни указывали на селения, разбросанные в этой части Корнуолла. Ближайшим из них была деревушка Тридэнник-Уоллас с двумя сотнями жителей, домики которых лепились вокруг древней, поросшей мхом церкви. Священник этого прихода, мистер Раундхей, увлекался археологией, и на этой почве Холмс и свел с ним знакомство. Это был радушный толстяк средних лет, хорошо знавший здешние места. Как-то раз он пригласил нас к себе, и мы познакомились с мистером Мортимером Тридженнисом, состоятельным джентльменом, который увеличивал скудные доходы священника, снимая несколько комнат в его большом, беспорядочно построенном доме. Одинокий священник имел мало общего со своим жильцом – худощавым брюнетом в очках, до того сутулым, что казалось, будто у него действительно есть горб. Помню, что за время нашего короткого визита священник показался нам довольно словоохотливым, а вот постоялец его был до странности немногословен, печален, замкнут; он сидел, не поднимая глаз, видимо, занятый собственными мыслями.
И вот во вторник, шестнадцатого марта, когда мы вместе покуривали после завтрака, собираясь совершить свою ежедневную прогулку на торфяные болота, эти двое внезапно ворвались в нашу маленькую гостиную.
– Мистер Холмс, – взволнованно сказал священник, – ночью произошла ужасная трагедия. Это просто неслыханно! Само Провидение привело вас сюда; во всей Англии вы единственный человек, который сейчас нужен.
Я бросил на назойливого священника не слишком дружелюбный взгляд, но Холмс вынул изо рта трубку и насторожился, как старый гончий пес, услышавший зов охотника. Взмахом руки он предложил гостям сесть, и наш взбудораженный посетитель вместе со своим спутником уселись на диван. Мистер Мортимер Тридженнис владел собой чуть лучше священника, но судорожное подергивание его худых рук и яркий блеск темных глаз показывали, что он также взволнован.
– Кто будет рассказывать – я или вы? – спросил он священника.
– Ну, – сказал Холмс, – поскольку открытие, кажется, сделали вы, а священник узнал об этом уже от вас, то, наверно, вы и рассказывайте.
Я взглянул на кое-как одетого священника и его аккуратного квартиранта и в душе позабавился тому удивлению, которое вызвал на их лицах простой логический вывод Холмса.
– Позвольте мне сначала сказать несколько слов, – начал священник, – и тогда вы сами решите, выслушивать ли вам подробности от мистера Тридженниса или немедленно поспешить к месту этого загадочного происшествия. Так вот, прошлый вечер наш друг провел в гостях у своих братьев Оуэна и Джорджа и сестры Бренды в их доме в Тридэнник-Уорта, что неподалеку от древнего каменного креста на торфяных болотах. Он ушел от них в начале одиннадцатого, до этого они играли в карты в столовой, на обеденном столе, и все были совершенно здоровы и находились в прекрасном настроении. Сегодня утром наш друг, который всегда встает очень рано, пошел перед завтраком прогуляться в ту сторону, где находится дом его родственников, и вдруг его нагнал экипаж доктора Ричардса, который сообщил, что его срочно вызвали в Тридэнник-Уорта. Естественно, мистер Мортимер Тридженнис поехал вместе с ним. Прибыв туда, он обнаружил нечто невероятное. Его сестра и братья сидели вокруг стола точно в тех же позах, в которых он их оставил, перед ними все еще лежали карты, но свечи догорели до самых подставок. Сестра лежала в кресле без признаков жизни, а с обеих сторон от нее сидели братья, которые кричали, пели, хохотали – рассудок оставил их. На лицах всех троих – мертвой женщины и помешавшихся мужчин – застыл невыразимый страх. Больше в доме никого не было, если не считать миссис Портер, их старой кухарки и экономки, которая заявила, что всю ночь крепко спала и ничего не слышала. Ничего не украдено, все вещи на местах, и совершенно непонятно, что могло испугать их настолько, чтобы женщина лишилась жизни, а здоровые мужчины – рассудка. Вот вкратце и все, мистер Холмс, и если вы поможете нам в этом разобраться, вы сделаете великое дело.
До этой минуты я еще надеялся убедить своего друга вернуться к размеренному образу жизни, но стоило мне взглянуть на его сосредоточенное лицо и нахмуренные брови, как стало ясно, что надеяться не на что. Холмс молчал, поглощенный необычайной драмой, нарушившей наш покой.
– Я займусь этим делом, – наконец сказал он. – Насколько я понимаю, случай исключительный. Вы сами-то там были, мистер Раундхей?
– Нет, мистер Холмс. Я сразу же поспешил к вам, чтобы посоветоваться.
– Сколько отсюда до того дома, где произошла эта ужасная трагедия?
– Около мили вглубь побережья.
– Тогда мы отправимся вместе. Но сначала, мистер Мортимер Тридженнис, я должен задать вам несколько вопросов.
Все это время Тридженнис хранил молчание, но я заметил, что внутренне он встревожен куда больше, чем суетливый и разговорчивый священник. Он сидел с бледным искаженным лицом, не отрывая беспокойного взгляда от Холмса, его худые руки были судорожно сжаты. Когда Тридженнис слушал рассказ о чудовищном происшествии, погубившем его семью, его побелевшие губы дрожали, а в темных глазах словно отражалась эта ужасная сцена.