Дьявольская Королева
Шрифт:
В Козимо Руджиери не было ничего человеческого, я только что нашла тому подтверждение. Когда-то он говорил, что защищает меня, потому что это в его интересах. А что сейчас?
Дождь усилился. Зная, что Козимо меня не услышит, я позвала его, словно испуганный ребенок. Он появился на пороге неожиданно, будто произнесение его имени заставило его материализоваться.
С него потоками лилась вода, дождевые капли текли по щекам. Я дрожала, но попыталась скрыть свой страх насмешкой.
— Бедняга! Вы, наверное, плачете по ней и по ее детям?
Руджиери остановился
— Не убеждайте меня, что чувствуете угрызения совести, — добавила я.
Такого лица я у него никогда не видела. Черты остались прежними, но оно помолодело, а в его глазах я заметила ненависть к самому себе, граничащую с безумием.
— Ни для кого другого, Катрин, — отозвался он хрипло. — Ни для кого другого.
Слова клокотали и застревали у него в горле.
Я слышала их, но отказывалась понимать. Я покачала головой и попятилась от него.
— Нет, это неправда. Вы не в первый раз совершаете столь ужасный поступок. Мне было известно о ваших преступлениях еще ребенком.
— Когда вы были в руках повстанцев, — промолвил колдун, — как думаете, как я вас защищал? Откуда, по-вашему, я получал сигнал об опасности?
«Талисман, — хотела я ответить. — Это талисман помог мне остаться в живых». Я закрыла глаза и ощутила, как тяжело он лежит на груди, скрывая зло, таящееся в сердце. Я не желала знать, что тогда сделал Руджиери.
Он кивнул. Слова, которые он так старался не выпустить, все же вырвались.
— Только из любви, Катрин.
Свечи, освещавшие изувеченные тела девушки и ее нерожденных детей, погасли. Свет лампы убрал чувство нереальности. Меня точно мечом поразило. Я опустилась на табурет, тот самый, на котором сидела девушка, когда Козимо поил ее вином.
Любовь.
— Только не говорите, что сделали это ради меня.
Я поняла вдруг, что бы почувствовал мой муж, если б я созналась в своем преступлении. Фраза колдуна десятилетней давности вернулась ко мне: «Мы с вами связаны, Катерина Мария Ромула де Медичи».
Ужаснувшись, я добавила:
— Я люблю только Генриха. И всегда буду любить только его.
Лицо Руджиери горестно напряглось, и он мрачно произнес:
— Я знаю, Madame la Dauphine. Я читал ваши звезды.
ГЛАВА 23
Дождь вскоре закончился. По дороге во дворец я остановилась неподалеку, передала поводья мадам Гонди, и она поехала в конюшню. Я ничего ей не сказала; думаю, она даже в темноте заметила, что я в ужасе.
Затем я немедленно отправилась в свои апартаменты и к ужину не спустилась, поскольку была не в состоянии вести светские беседы. Дрожащими руками я повесила на шею жемчужную подвеску.
Как бы я ни расстроилась, в ту ночь мне было необходимо переспать с Генрихом. Горничная подождала, пока я напишу записку, где я просила мужа посетить меня сразу же после ужина. Я намекнула, что случилось нечто серьезное.
Одна из фрейлин раздела меня, мадам Гонди причесала мне волосы, все еще влажные от дождя. Она молчала, но глаза
Спустя некоторое время Генрих постучал в дверь моей спальни. Я открыла сама. Муж остановился на пороге. Лицо его загорело на солнце: он много времени проводил на охоте. Меж бровей залегла озабоченная морщинка. Я видела по его глазам, что ему не хотелось ко мне идти, однако Диана его прислала.
— Вы плохо себя чувствуете, Madame la Dauphine? — осведомился он официальным тоном, теребя в руках бархатный берет.
До его появления мне казалось, что нервы мои не выдержат и я не смогу его соблазнить. Но при одном лишь взгляде на него я ощутила, как по телу разлилась горячая волна — дикая, странная, неизвестно откуда взявшаяся — и смыла все мои понятия о приличиях. Мне захотелось проглотить его живьем.
Я приложила палец к губам и закрыла дверь спальни.
Генрих смутился от такой прямоты и явно собирался уйти. Я ему этого не позволила. Словно та умалишенная проститутка, я просунула руку ему в трико и взяла за член. Другой рукой я стянула его трико до середины бедра, затем опустилась на колени и сделала то, чего раньше не делала: взяла его плоть в рот и взглянула на волнистые светлые волосы в том месте, где у меня росли тускло-каштановые.
Мои действия застали мужа врасплох. Поначалу он попытался меня оттолкнуть, потом притих и наконец схватил меня за голову и застонал. Его берет упал на пол, но он не обратил на это внимания. Член был покрыт венами, он покраснел, таким толстым я его прежде не видела. Он затвердел и готов был взорваться. Я водила губами вверх и вниз так быстро, что поранила верхнюю губу и почувствовала вкус крови. Тогда я быстро встала на цыпочки, взяла Генриха за плечи и поцеловала в губы, он тоже почувствовал вкус моей крови.
На этот раз Генрих меня не оттолкнул. Мое безумие заразило его, он обнял меня, наши языки переплелись, тела прижались друг к другу так крепко, что усилие заставляло нас дрожать. Жемчужина Руджиери больно колола мне грудь.
Я взяла мужа за руку и повела к кровати, его возбужденный член выпирал из-под дублета. Он ждал, когда я, как всегда, улягусь, но вместо этого я толкнула его на кровать, сняла с него трико и стянула свою рубашку. Затем разложила его, как Монтекукколи перед казнью, и уселась сверху. Я была мокрой, и он легко вошел в меня. Мы оба задохнулись от наслаждения.
Ощущение, охватившее меня, было нечеловеческим, в нем не было удержу, не было ни мыслей, ни эмоций, одно голое желание. Желание грубое, уродливое и прекрасное. В нем бились жизнь и зловоние смерти. Я была уже не Катрин и уже не в своей спальне. Мое лицо согревало дыхание сотни мужчин, грудь и вульву ласкали сотни рук. Я была бесстыдной. Мне хотелось, чтобы все они проникли в меня, чтобы мною овладел весь мир.
Я прижала ноги Генриха к кровати, мои губы впились ему в рот, я чувствовала вкус смерти и железа. Я укусила мужа за плечо и рассмеялась, когда он вскрикнул. Я смеялась, когда он стащил меня с постели, прижал грудью к стенным панелям, а сам вошел в меня сзади.