Дьявольский остров
Шрифт:
– Ду блёте упп ефте арбете, – сказал он и показал жестами, что, мол, помашете ломом, а потом сделал пальцами кольца, поднес ко рту, словно выпил, и состроил довольное лицо. – Ошень корошо, да, да, – засмеялся он.
После обеда работа не очень спорилась. Данила вообще поднимал лом с трудом. А Никанор после нескольких взмахов и вовсе сбежал в машинное отделение.
– Мне тоже туда надо, – сказал Бронислав, – я хочу осмотреть машину.
– После меня… – Никанор расстегнул форму и показал спрятанную на теле резиновую грелку. – Нам солярка
– Только осторожно, чтобы солярой от тебя не воняло, – сказал краснофлотец.
Никанор был человеком аккуратным, поэтому быстро нашел топливный провод, набрал полную грелку солярки, стараясь не пролить ни капли.
Когда солнце уже клонилось к закату, машинное отделение осмотрел Бронислав. Двигатель был чистенький, как будто только что с завода. Затем он нашел баки – солярка была зимняя, плескалась, ведь все-таки Финляндия – край северный и здесь знали, как обращаться с дизельным топливом. В общем, этот сейнер «Альбатрос» годился для их плана.
После работы, как и обещал, швед-рыбак, которого звали Маркус, пригласил красноармейцев на рюмку самогонки. Закуской послужили соленые огурцы, ржаной хлеб и соленая килька. Шведки не было, и рыбак сам с удовольствием приложился к стакану. В теплой лачуге охмелевший Кривошапкин попросил Бронислава показать фокус с превращением иголки в компас.
Маркус посмеялся, потом налил в миску густую самогонку, поднял с пола кусочек проволоки и, к изумлению Данилы, потер ее о его шинель, затем положил в миску с самогонкой пробку, на нее – проволоку. Плавающая пробка медленно закружилась и скоро остановилась – концы проволоки также правильно указывали на север и на юг.
– Молодец, – засмеялся Бронислав.
– Молодэц, – повторил Маркус.
И они пожали друг другу руки.
– Так что это? – спросили Данила и Никанор.
– Это специальная морская самогонка, – пошутил Бронислав.
Маркус достал пробку с проволокой, разлил из миски жидкость в стаканы.
– За электромагнетизм! – поднял тост Бронислав.
Выпили, крякнули, потому как самогон был градусов под семьдесят, и закусили.
– Натертыми о шерсть иголками, а значит наэлектризованными, мы так улавливаем магнитное поле Земли. Правда, надо знать, что магнитный полюс и северный не совпадают. Но это поправимо…
Поздно вечером всю троицу Маркус на санях отвез в лагерь. Там Бронислав «отчитался» Альберту Валерьяновичу, что в бухте стоят готовые для побега «сейнеры», и Капитонов сообщил, что у него тоже все готово. Кривошапкин продемонстрировал подельникам гайки, болты, куски стальной проволоки, которые умудрился стащить на сейнере и пронести в лагерь.
– Молодец, – похвалил его краснофлотец.
– А мне, Альберт Валерьянович, резиновый жгут обещали принести.
– Завтра он будет у тебя. Зачем он тебе?
– Он нужен мне и Брониславу… Все ради нашего дела.
За стенами барака выл ветер. На море погода переменилась, и на Аландские острова налетела
9
Снегопад длился всю ночь. А после завтрака резко прекратился. Снова выглянуло солнце. Все дороги в лагере, да и на острове были занесены. Поэтому островное начальство обратилось к коменданту, чтобы он направил военнопленных на расчистку.
Четверка друзей составила отдельный отряд, старшим лично сам комендант назначил Альберта Валерьяновича. Им выпало очистить от завалов самый дальний участок дороги от замка по направлению к поселку. Это говорило об особом доверии, которое испытывал комендант к военфельдшеру. Их место работы, как определил Кривошапкин, даже выходило за дальность выстрела пулемета со сторожевой вышки.
А их соседями была группа военнопленных под надзором старосты, от которого, конечно же, не ускользнули приятельские отношения коменданта и Шпильковского. Ведь самому Пудовкину и его красноармейцам приходилось разгребать сугробы под нацеленным им в спину стволом пулемета. С высоты крайней вышки их черные фигуры были отлично видны, словно муравьи, копошившиеся на россыпи сахарного песка.
– Эх, рвануть бы сейчас, – проговорил Кривошапкин на одном из перекуров. – Мы далеко, к бухте даже ближе, чем к лагерю.
– Только запасы наши там, – вздохнул Капитонов.
– Днем уйти невозможно. Догнали бы, – успокоил пылкость товарищей Альберт Валерьянович.
– Уходить будем ночью, по моей команде, – сказал Бронислав. – Я уже детально изучил расписание смены караулов. А этот снег означает, что атмосферное давление упало, несколько дней будет оттепель, лед подтает, станет тоньше, поэтому можем уходить. И если придется сворачивать с дорожек, которые проделал ледокол, то пойдем напролом – сейнеры крепкие. Ну, еще на море должен лечь туман. Это тоже нам на руку.
– Туман? – забеспокоился Никанор. – Так на скалы напоремся.
– А это уже нам обеспечит Альберт Валерьянович, вернее, его память.
– Да-да, я смогу представить карту, – уверил Шпильковский.
– И не дрейфь, я смогу вывести эту консервную банку для килек в открытое море. А там прикинемся бедными моряками и пойдем в Эстонию. Там стоят наши.
– А не проще было бы пройти в Швецию, это ведь ближе, – резонно предложил Альберт Валерьянович, – а в Стокгольме как раз обратимся в советское посольство.
– Там посмотрим, – отрезал краснофлотец, – значит, так, мой план побега таков.
Бронислав начал прутиком на снегу рисовать схему лагеря, расположение вышек, прожекторов, план замка и подходящих к нему дорог. Все склонились над рисунком и слушали, что говорит красный капитан.
Первым обернулся Кривошапкин, он услышал скрип снега за спиной. К четверке заговорщиков подошел Пудовкин.
Данила кашлянул, и Бронислав ногой стер все то, что только что нарисовал.
– Э, мужики… Мои уже все папиросы спалили, попросили меня, чтобы я у вас одолжил.