Дьявольское святилище
Шрифт:
Они прошли мимо большой, написанной маслом картины, которая, как предположила Нарова, скорее всего, принадлежала кисти Матисса. Вне всяких сомнений, она была похищена в годы войны у законных владельцев-евреев и висела теперь на стене у немецкого толстосума-адвоката. Сколько награбленного нацистами добра так и не удалось вернуть, причем в значительной мере из-за людей вроде Иссельхорста.
Она задержалась перед картиной. На ней была изображена обнаженная женщина, развалившаяся на желто-зеленом полосатом диванчике, кокетливо закинув ноги. На коленях у женщины лежала
— Красиво. Завораживает, — заметила Нарова. — И почему стиль художника кажется мне таким знакомым?
Иссельхорст колебался всего мгновение.
— На самом деле это Матисс, — похвалился он с наглой ухмылкой. — «Женщина в кресле», 1923 год.
Нарова изобразила изумление:
— Оригинал Матисса? Ух ты! Да что же ты за адвокат-то такой?
Иссельхорст широко улыбнулся, продемонстрировав идеально ровные зубы.
— Очень талантливый. И некоторые мои клиенты платят мне соответственно.
Они прошли на кухню, где Нарова познакомилась с откровенно заспанным Оскаром. Она умела располагать к себе животных — всегда умела, — так что с немецкой овчаркой они быстро подружились. Однако вскоре Иссельхорст уже вел ее в спальню, где стояла та самая кровать Гитлера; ему не терпелось заняться тем, ради чего, как он считал, они сюда и приехали.
Когда они приблизились к двери, Нарова вдруг остановилась, кивнув головой в сторону гостиной:
— Шнапс. Ну же! Всего по одной рюмочке.
Было заметно, что Иссельхорст — человек, не привыкший, чтобы ему отказывали, — начал терять терпение. Однако в то же время его возбуждал вольный нрав гостьи.
Он улыбнулся.
— А, собственно, почему бы и нет? На дорожку, так ведь у вас говорят?..
Иссельхорст считал Нарову американкой. Она сама ему так сказала, и в тот период она действительно проводила большую часть времени в Америке. Она недавно приняла американское гражданство, хотя родилась в Британии, а большую часть юности провела в России, откуда была родом ее семья.
Впрочем, об этом она ему не сообщила. Русские с нацистами не слишком-то ладили.
Иссельхорст снова наполнил рюмки. Когда он передавал одну из них Наровой, Ирина притворилась, что сделалась неуклюжей из-за воздействия алкоголя, и выронила рюмку. Та со звоном ударилась об пол, разбившись на мелкие осколки и забрызгав шнапсом мраморное покрытие.
Нарова заметила, что на какое-то мгновение лицо Иссельхорста исказил гнев, граничащий с яростью. Через секунду он уже подавил эмоции, однако она успела увидеть Иссельхорста таким, каким он был на самом деле: начисто лишенным понятия о морали, животным, раздувшимся от денег и власти. Но прежде всего он был человеком, помешанным на контроле.
Впрочем, он умело скрывал свое истинное «я».
— Не о чем волноваться, — пожал он плечами. — У меня есть домработница. Фрау Хеллигер. Утром она все уберет.
Иссельхорст повернулся, чтобы взять бутылку и новую рюмку. Его руки оказались заняты, и он слегка потерял равновесие.
Прежде чем он успел вновь повернуться к ней, Нарова, спружинив подобно змее, нанесла ему мягкий, но сокрушительный удар правой рукой снизу вверх, попав основанием ладони прямо в нижнюю челюсть Иссельхорста.
За время службы в российском спецназе она практиковала это движение тысячу раз. Она вложила в удар всю свою силу и всю ту ненависть, которую сдерживала до этого момента. Нарова почувствовала, как нижняя челюсть Иссельхорста с силой врезалась в верхнюю.
Он отшатнулся, выплевывая кровь. Через несколько мгновений бутылка шнапса и новая рюмка присоединились к осколкам на полу гостиной. Такой удар свалил бы обычного человека, однако Иссельхорст как-то сумел устоять на ногах.
Нарова не колебалась. Она нанесла ему мощный удар открытой ладонью правой руки по шее, попав как раз в точку, расположенную на три дюйма ниже левого уха, — в сонную артерию.
Казалось, время замерло. Однако в следующее мгновение глаза Иссельхорста закатились, колени подогнулись, и он рухнул на пол.
Нарова смотрела на него, затаив дыхание. Иссельхорст лежал неподвижно. Из уголка рта вытекала струйка крови, смешиваясь с разлитым шнапсом.
Потратив несколько секунд на то, чтобы успокоиться, Нарова приступила к следующему этапу своего плана.
6
Уилл Йегер не мог отрицать, что остался доволен собой.
Когда его девяностопятилетний дядя впервые заговорил об этой поездке, Йегер сомневался. Однако ему пришлось признать, что он нуждался в отдыхе. А что могло быть лучше, чем отправиться туда, где все началось?
Отель «Цум тюркен» в Берхтесгадене, вероятно, располагался ближе остальных к Бергхофу — горному логову, из которого Гитлер управлял нацистской Германией. И там можно было остановиться в эти дни. Из-за близости к Бергхофу во время войны его реквизировало нацистское руководство. Они даже были соединены сетью тоннелей, прорытых в недрах горы; и если Бергхоф уничтожила во время налетов авиация союзников, то отель большей частью уцелел.
В эти дни в округе царили сильные антинацистские настроения. Андреа Мюнш, владелица отеля, была их воплощением. Когда Йегер позвонил ей, чтобы поинтересоваться, можно ли им с дядей снять номер, она предупредила, что жилье, вероятно, придется им не по вкусу. На какое-то мгновение он забеспокоился, не превратился ли «Цум тюркен» в некое святилище уродливой нацистской идеологии, однако Андреа быстро развеяла его опасения.
В 1933 году Мартин Борман, известный как «банкир Гитлера», отобрал отель у хозяев — родителей Андреа. Его обутые в солдатские сапоги бандиты вышвырнули их на улицу. Вернувшись в конце войны, супруги обнаружили, что отель полностью разграблен. Они решили восстановить его функции, однако сохранить в том состоянии, в каком нашли его после бегства нацистов — в качестве памятника всем, кто погиб от рук приспешников Гитлера. С тех пор время в отеле замерло — интернета здесь не было, а роль единственной звуковой системы исполнял старый граммофон. Отсюда и предупреждение Андреа.