Дыхание дьявола
Шрифт:
Экземпляр «Г». Мускулистый молодой человек с темными глазами и порывистым нравом. Психо как будто всегда пыталась уговорить его присесть, но экземпляр «Г» снова вскакивал на ноги и неподвижно стоял с ней рядом, словно его мышцы окаменели. Ему я дала прозвище Морозник [8] , а в классификации ядов он попал в категорию «мышечных» – яды этой группы оказывают губительное воздействие на мышцы и связанные с ними органы. Также летален.
Случайных посетителей, вроде метрологов или курьеров, я скопом окрестила Плющами [9] и классифицировала как «раздражающие». Не летальны.
8
False Hellebore (англ.) – Ложный морозник.
9
Poison Ivy (англ.) – Ядовитый плющ.
В четвертую пятницу своего добровольного дозора я лежала на узкой кровати, глядя на светящиеся цифры на табло электронных часов. Моя одежда была аккуратно сложена на деревянном стуле у двери. В этой маленькой квартирке я прожила уже двадцать лет. Я поддерживала в ней чистоту – раз в месяц протирала пыль и подметала, регулярно убиралась в ванной и по мере необходимости носила постельное белье в прачечную. Я не доставляла беспокойства соседям, а они – мне. Для меня они были просто абстрактными объектами для изучения. Откровенно говоря, я никогда не имела ни малейшего намерения вмешиваться в их жизни. Могу с полной уверенностью утверждать, что они всегда были мне совершенно безразличны.
Однако с течением времени я с удивлением стала замечать перемену в себе. Теперь я с такой же уверенностью могла сказать, что желала бы вмешаться в жизнь Психо. Мне этого действительно хотелось. Возможно, я ощущала некую ответственность, желала ее защитить, вызвать полицию, если бы Кастор снова вздумал на нее напасть. Возможно, дело было в том, что телескоп сблизил меня с Психо до такой степени, что я стала ощущать между нами какую-то связь. А может быть, объяснение было гораздо более простым и низменным. Лежа с закрытыми глазами и постанывая, я представляла себе, как Психо берет пальцы в рот, обхватывая их полными, окровавленными губами.
Сон никак не шел. Картинка так и стояла перед глазами. Она дразнила меня. Мучила. Я принялась возиться в постели – перевернулась на бок, потом на живот, потом на спину и снова застонала. В отчаянии я, наконец, обратила внимание на пульсирующую руку. Вот уже месяц я дважды в день аккуратно наносила на волдыри специальный крем, однако никаких признаков улучшения не замечала. Сказать по правде, становилось только хуже. Если мгновение назад я не обращала внимания на боль, то теперь она сделалась невыносимой. До такой степени, что я принялась скрежетать зубами. Потом мне уже не оставалось ничего иного, как встать, выбраться из постели, натянуть спецкомбинезон и подняться на крышу.
Раскладной брезентовый стульчик стоял, прислоненный к стене. Я раздвинула его, уселась и взглянула на часы. Было без четверти три. Луна подсвечивала мириады листьев, погружая сад в какое-то призрачное зеленоватое сияние. Я поднесла к глазам пострадавшую руку. При этом свете она казалась омертвевшей. Возможно, крем смог предотвратить ампутацию, однако он не был ни антидотом, ни лекарством. Токсин проник в глубокие слои эпидермиса, и поделать с этим ничего было нельзя – только ждать, пока боль утихнет. Я с осторожностью опустила больную руку на бедро. Она уже никогда не сможет вернуть былую силу, но лучше уж иметь слабую руку, чем вовсе никакой. Внезапно в одном из таунхаусов, стоящих позади моего дома, щелкнул выключатель, и цветки вьющейся по ограде моего сада Mandevilla sanderi [10] вспыхнули красным светом. Вытянув шею, я разглядела, что свет включился как раз в гостиной у Психо. Битва между уважением к ее частной жизни и обеспечением ее безопасности заняла менее пяти секунд. Я вскочила на ноги и направилась к телескопу.
10
Mandevilla sanderi (лат.) – Дипладения, вьющееся цветковое растение, часть фауны штата Рио-де-Жанейро в Бразилии.
Обнаженный мужчина разговаривал по мобильному телефону и большими уверенными шагами мерил комнату, расхаживая взад-вперед. Это был Наперсток, репетитор. Обычно он уезжал в десять часов вечера. Наморщив лоб, я выдохнула, а затем сделала то, чего обещала себе не делать. Я навела телескоп на лишенное занавесок окно спальни Психо.
Комната утопала в темноте. Было сложно сфокусироваться хоть на чем-то, поэтому я отодвинулась от окуляра и всмотрелась в окно невооруженным глазом. У одной из стен я заметила приглушенное свечение. Вновь приникнув к окуляру, я навела на него фокус. Свет исходил от маленького экранчика. Теперь, когда глаза приспособились к темноте, я смогла разглядеть сидящую в кровати Психо. Она изо всех сил жала на кнопки маленькой черной «Нокии», то и дело оборачиваясь на дверь спальни – словно опасалась, что Наперсток вот-вот может зайти. Покончив со своим делом, Психо сняла заднюю панель «Нокии», вытащила сим-карту, сунула телефон подальше в ящик тумбочки, сим-карту бросила в косметичку и снова легла в постель.
Не прошло и секунды, как Психо снова подскочила и схватила другой мобильник – должно быть, он лежал в постели, рядом с ней. Это был смартфон с большим ярким экраном, который хорошо освещал лицо женщины. Нахмурившись, она что-то пролистнула на экране, а затем, качая головой, принялась большим пальцем набирать сообщение. Потом стала водить глазами – вероятно, получила ответ. Она уже набирала следующее сообщение, когда на пороге спальни возник Наперсток, подсвеченный со спины светом из прихожей. Психо наскоро сунула смартфон под одеяло и улыбнулась. Я навела фокус на Наперстка. Тот не улыбнулся в ответ, он смотрел на то место, куда Психо спрятала смартфон. Она похлопала ладонью по кровати. Наперсток не сдвинулся с места. На какое-то мгновение она замерла, наблюдая за ним, а затем, пожав плечами, с улыбкой отбросила одеяло. Перед моим взором мелькнула одна из ее безупречных грудей. Вздрогнув, я глотнула ртом воздуха, отдернула голову от телескопа и быстро ретировалась к раскладному стульчику. Что мне было делать? Что было мне делать с этой новой картинкой, которая будет мучить меня, когда я буду отчаянно пытаться уснуть? Я покосилась на телескоп, не желая подходить к нему. Переводя взгляд то на сад, то на окрестные крыши, то на звезды, лишь бы не глядеть в его сторону. В конце концов я встала, на свинцовых ногах пересекла крышу и вновь припала к окуляру.
Спальню Психо мягко освещал лунный свет из незанавешенного окна. Его было достаточно, чтобы различить два силуэта в кровати. Два ритмично движущихся силуэта. Издав вопль отвращения, я отвернула телескоп от окна спальни и, скорчившись от омерзения, вниз по приставной лестнице поспешила к себе в кухню. Там, закрыв обеими руками лицо, я принялась наматывать круги взад-вперед, натыкаясь то на стойку, то на стол и привыкая к мысли, что увиденное только что мне уже не развидеть.
У задней стенки буфета стояла бутылка виски, которая принадлежала еще Отцу. Не знаю, зачем я ее сохранила. Ностальгия?
Вытащив бутылку, я поставила ее на стол. У меня возникла идея – напиться так, чтобы напрочь стереть из памяти увиденное. Я взяла бутылку и даже схватилась пальцами за крышку. Может быть, после виски я даже смогла бы уснуть… Отвернув крышку на четверть, я остановилась, завинтила ее обратно и вернула бутылку на место у стенки буфета. Я знала, что не усну этой ночью, даже много выпив. Нет. Единственным способом пройти это испытание было убедиться в том, что Наперсток ушел, а Психо спит в своей постели… одна.
Следующие полчаса я провела за столом в кухне, а потом снова выползла на крышу и приникла к окуляру телескопа. С упавшим сердцем я констатировала, что Наперсток стоит у окна спальни и разглядывает палисадники. Было темно, так что он, должно быть, мог видеть только собственное отражение в стекле. Сменив фокус, я выяснила, что Психо в комнате не было, так что, разглядев тонкую полоску света под дверью, я решила, что она ведет в ванную. Несмотря на то, что Наперсток меня отталкивал, я заставила себя вновь навести фокус на него. В отличие от прочих, Наперсток не был молод. На вид ему было больше пятидесяти. Живот его выдавался вперед, кожа на ляжках выглядела рыхлой, а на висках обнаружилась седина. Он стоял, широко расставив ноги, и почесывал свои тестикулы, в наготе явно испытывая высшую степень уверенности в себе. Затем, глядя на свое отражение, Наперсток слегка отклонил голову, проверяя, все ли в порядке с зубами и в носу. Потом втянул живот и взлохматил себе волосы. Вот тогда-то у меня и перехватило дыхание – несмотря на то, что я наблюдала за Наперстком уже несколько недель, узнать его я смогла лишь по этому жесту.