Дыхание любви
Шрифт:
Что же непонятного? С самого начала начальник тюрьмы с откровенной неприязнью относился к Райану, возмущался его строптивым характером и хорошей осведомленностью относительно того, что должен исполнять заключенный, а от чего на законных основаниях может отказаться. Когда тюремное начальство по просило Макманна помочь в организации спортивных соревнований среди заключенных и принять в них участие, тот категорически отказался. Он напомнил Эду Болту о том, что навсегда распрощался со спортом, а бегать на длинные дистанции и прыгать через барьер, как собака, потешающая
— Слишком хорошо ты выучил свои права, — бросил тогда сквозь зубы Эд Болт. — Смотри, как бы тебе это не навредило в дальнейшем.
С тех пор между начальником тюрьмы, его подчиненными и Макманном установились неприязненные отношения. Райан выполнял все, что ему предписывалось, но никто не мог принудить его к необязательной работе. Нет, он не вступал в открытые конфликты ни с тюремщиками, ни с заключенными, но держался от всех подальше и никому не позволял ни запугивать себя, ни садиться на шею.
Еще несколько минут назад, до разговора с Эдом Болтом, Райану казалось, что он близок к свободе. Макманн ощущал ее вкус и волнующий запах. Почти касался ее рукой. Мысленно слышал даже шуршание покрышек машины, в последний раз выезжающей из тюремных ворот и мчащейся по шоссе, прочь из этого неприветливого города. А теперь…
— Иди, Макманн, и подумай над моим советом. — Эд Болт отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
Райан кивнул, поднялся и молча вышел из кабинета. Да, ему действительно стоит прислушаться к словам Эда Болта, чтобы не провести в тюрьме еще несколько долгих томительных лет.
Скрипнула дверь, Билли Хоупвелл резко поднял голову, и его хорошо развитое, мускулистое тело мгновенно напряглось. Он вскочил из-за стола и, заикаясь, спросил:
— Что… тебе сказал… начальник, Райан?
В проеме двери показалась наглая физиономия Гатора Бернса. Он вошел в учебный класс и жестом пригласил еще двух заключенных последовать за ним.
— Мы тоже хотели бы знать, о чем беседовал начальник тюрьмы с нашей хоккейной знаменитостью, приятель, — ухмыльнулся Гатор Бернс. Подойдя к столу, он поставил на него ногу в грязном ботинке. — Скажи, парень, ты уже поговорил с Макманном? — обратился Бернс к Билли.
— О… чем?
— О том, о чем ты не должен был говорить с ним, — зловеще промолвил Бернс. — Ну, отвечай! Проболтался?
— Я…
— Не прикидывайся идиотом, Билли. Конечно, с мозгами у тебя плоховато, но кое-что ты соображаешь.
Билли Хоупвелл действительно соображал туго, но какие-то смутные, размытые представления о добре и зле с детства укоренились в нем. Мать часто объясняла ему, как надо жить и вести себя с людьми, он пытался запоминать это по мере возможности, но иногда путал понятия и менял их местами. Потом мать умерла, и в голове Билли образовалась мешанина, из которой было трудно вычленить что-либо путное.
— Не притворяйся, будто не понимаешь, о чем я, — продолжал Гатор Бернс. — Я слышал, как ты разговаривал со своим старшим
Билли молчал, пытаясь сообразить, что именно надо ответить. Гатор давно уже строго запретил ему рассказывать кому-либо о том, что часто происходило в сосновом лесу. Сказал, чтобы Билли молчал как рыба. Что сейчас ответить ему?
— Может, помочь тебе найти ответ? — ухмыльнулся Гатор. — Конечно, мы не такие сильные, как ты, приятель, но уверен, втроем справимся с тобой и выбьем дурь из твоей башки. Ну что, Джимбо, Поль? Поможем Билли вспомнить?
Двое заключенных в темно-зеленых бумажных брюках и белых теннисках с угрожающим видом приблизились к Билли Хоупвеллу.
— А не попробовать ли вам заставить вспомнить меня? — прозвучал из-за двери низкий голос Райана Макманна. — Ну, Бернс, давай потолкуем!
Нога Гатора в грязном ботинке соскользнула со стола. Плоское тупое лицо напряглось, рот скривился.
— А… наша знаменитость… — сквозь зубы процедил Гатор Бернс. — Ну, как прошел разговор с начальником? Тепло и дружественно? Поделись с нами подробностями, Макманн. Нам тоже интересно.
— Иди к черту, Бернс! — рявкнул Райан. — И дружки твои пусть убираются прочь!
— Полегче, хоккеист, полегче! — Бернс предостерегающе поднял руку. — Так о чем вы говорили с начальником тюрьмы?
— Не твое дело.
— А мы с приятелями почему-то уверены, что и нас это касается. Правда, ребята? Мы-то догадываемся, о чем шла речь.
— И о чем же?
— О шлюхе, застреленной в лесу, вот о чем!
Райан небрежно пожал плечами, а Гатор угрожающе спросил:
— Макманн, ответь, что ты наплел Эду Болту?
— Тебя это не касается! Иди лучше прими душ, а то ты весь провонял кухонными объедками.
— Смотри, приятель, как бы мы с Джимбо и Полем не заставили тебя отведать их! — злобно прошипел Бернс. — А то ты в последнее время стал больно заносчивым.
Охваченный яростью, Райан сжал кулаки и уже хотел броситься на отвратительного Гатора Бернса, но сдержался. Сейчас ему ни к чему подобные инциденты. Он никому не позволит провоцировать себя.
— Пошел вон, Бернс, — хрипло бросил Макманн. — Нам с Билли надо заниматься.
Незадолго до наступления сумерек из-за туч выглянуло солнце, и его яркие лучи осветили кабинет, в котором, склонившись над бумагами, сидела Карли Сэмюелс. Ока удивленно подняла голову, и легкая улыбка тронула ее губы. Странно, Карли уже забыла, когда были солнечные теплые дни!
День клонился к закату, до Карли отдаленно доносились голоса людей, собиравшихся домой, слышались звуки закрывающихся шкафов, ящичков столов, раздавались торопливые шаги по коридору. Сегодня она снова целый день опрашивала свидетелей по делу об убийстве Элен Досон-Смит. Беседовала с сокурсниками и приятелями четы Смит, задавала вопросы, выдвигала гипотезы, строила догадки. Сейчас Карли задумчиво просматривала записи недавних бесед, машинально теребя золотую сережку с жемчужиной в ухе, и размышляла.