Джебе - лучший полководец в армии Чигизхана
Шрифт:
– Мне, кроме отцовского улуса ничего не нужно! – воскликнул Бату: – Я не хочу драться с родственниками!
– Твои родственники думают по иному, – скривил свой шрам Субудей: – А драться тебе с ними придется, может быть не явно, но тайно. Однако для этого
– Я всегда верил отцу и деду... – рассеянно пробормотал Бату: – И кто же меня теперь научит, что делать дальше?
– Я научу, – хмыкнул Субудей, но не в Монголии.
– Я тоже помогу, – угрюмо кивнул головой Чиркудай.
– И я буду рядом, – подтвердил свою готовность Тохучар.
Бату поклонился туменным, выражая свою благодарность и покорность.
– У меня больше никого не осталось... – вздохнув, произнес он.
– Из сильных людей? – хитро прищурившись, спросил Тохучар.
Бату утвердительно кивнул головой.
– Ну, всё! – негромко заключил Субудей: – Пора ехать, а то не успеем на похороны Великого хана, – последнее слово он произнес почти шепотом.
Им подвели коней, и они продолжили путь. А гонец, с сотней сопровождения, помчался в улус к Джучи. Они не сказали ни ему, ни его охране о том, что Джучи убит.
– А может быть, нужно уничтожить эту сотню? – стал рассуждать вслух Тохучар, идя рысью рядом с друзьями и Бату.
– Нет! – резко мотнул головой Чиркудай: – Они придут в улус Бату, – и он посмотрел на удивленно поднявшего брови внука Темуджина: – В улус Бату, –
– Правильно, – поддержал Чиркудая Субудей: – Будет лучше, если о смерти Джучи узнают позже и не от нас. Мы будем молчать. Да и не до нас там сейчас...
– А куда мы направляемся? – поинтересовался Бату, как влитой сидя в седле.
– Сначала на похороны, – начал Субудей, но за него докончил неугомонный Тохучар:
– А потом в киданьский городок Ляоян, где нас, наверное, ждут...
Ехали молча. Каждый думал о своём. Но посвященным было понятно, что для всех монголов окончилась эпоха Чингизхана. Какие времена грядут за ней, неведомо было никому. До этих времен еще нужно было еще дожить.
Четырехтысячный охранный полк, стремительно сузился в колонну, и змеей вошёл между двумя округлыми сопками, оставив в степи лишь удаляющийся гул тысяч копыт лохматых боевых коней, растаптывающих на своем пути всё.
Когда гул укатился вдаль, из норки, примятой широким копытом, высунулся перепуганный суслик. Осмелев, он встал на задние лапы и призывно свистнул, вызывая своих товарищей. Но ему откликнулись не все, многие были раздавлены в своих подземных убежищах безжалостной монгольской конницей.
1997 г.