Джек Лондон. Собрание сочинений в 14 томах. Том 14
Шрифт:
— Я кругом должен, — продолжал хныкать старик, весь дрожа от жажды алкоголя, хотя он совсем недавно предавался возлияниям.
— Хозяину пулькерии «У Петра и Павла»? — с презрительной усмешкой безошибочно угадал Торрес.
— Хозяину пулькерии «У Петра и Павла», — откровенно признался тот. — И доска, на которой он записывает мои долги, уже вся заполнена. Мне теперь ни капли в долг не дадут. Я бедный, несчастный человек: тысяча чертей грызет меня, когда я не выпью пульки.
— Безмозглая свинья, вот ты кто! Старик вдруг выпрямился с удивительным достоинством,
— Я старый человек, — торжественно произнес он. — В моих жилах и в моем сердце остывает кровь. Желания молодости исчезли. Мое разбитое тело не дает мне возможности работать, хоть я и хорошо знаю, что труд дает облегчение и забвение. А я не могу ни работать, ни забыться. Пища вызывает у меня отвращение и боль в желудке. Женщины для меня — все равно что чума; мне противно подумать, что я когда-то желал их. Дети? Последнего из своих детей я похоронил двенадцать лет назад. Религия пугает меня. Смерть? Я даже во сне с ужасом думаю о ней. Пулька — о боги! — это единственная моя отрада, только она и осталась у меня в жизни!
Ну, и что же, если я пью слишком много? Ведь это потому, что мне нужно многое забыть и у меня осталось слишком мало времени, чтобы погреться в лучах солнца, прежде чем тьма навеки скроет его от моих старческих глаз.
Торрес сделал нетерпеливое движение, точно собираясь уйти: разглагольствования старика явно раздражали его.
— Несколько песо, всего лишь несколько песо! — взмолился старый пеон.
— Ни одного сентаво! — решительно отрезал Торрес.
— Очень хорошо! — так же решительно сказал старик.
— Что это значит? — раздраженно спросил Торрес, заподозрив недоброе.
— Ты что, забыл? — ответил старик столь многозначительно, что И Пын навострил уши: по какой это причине Торрес выплачивает старику что-то вроде пенсии или пособия?
— Я ведь плачу тебе, как мы условились, за то, чтоб ты забыл, — сказал Торрес.
— А я никогда не забуду того, что видели мои старые глаза, а они видели, как ты всадил нож в спину сеньора Альфаро Солано, — ответил старик.
Хотя И Пын продолжал неподвижно сидеть за колонной, изображая греющегося на солнышке человека, — внутренне он «вскочил на ноги». Солано — люди именитые и богатые. И то, что Торрес убил одного из них, — секрет, за который можно получить немалый куш.
— Скотина! Безмозглая свинья! Грязное животное! — Торрес в ярости сжал кулаки. — Ты смеешь так разговаривать потому, что я слишком добр к тебе. Только сболтни что-нибудь — и я мигом сошлю тебя в Сан-Хуан. Ты знаешь, что это значит. Тебя не только во сне будет преследовать страх перед смертью, но и наяву. При одном взгляде на сарычей ты задрожишь от страха, — ведь ты будешь знать, что очень скоро они растащат твои кости. И в Сан-Хуане тебе уже не видать пульки. Те, кого я отправляю туда, забывают даже, какой у нее вкус. Так как же? А? Ну вот, так-то лучше. Ты подождешь еще две недели, и тогда я снова дам тебе денег. А не станешь ждать — не видать тебе ни капли пульки до самой смерти: я уж постараюсь, чтобы сарычи Сан-Хуана занялись тобой.
Торрес круто повернулся на каблуках и пошел дальше. И Пын смотрел вслед ему и двум его спутникам до тех пор, пока все трое не скрылись из виду; тогда он вышел из-за колонны и увидел, как старик, потеряв надежду опохмелиться, рухнул на землю и, охая, стеная, завывая, содрогался всем телом, как содрогается в агонии умирающее животное; пальцы его бессознательно щипали лохмотья вместе с кожей, точно он срывал с себя множество сколопендр. И Пын уселся рядом с ним и разыграл спектакль, — он был большой выдумщик и мастер на такие штуки. Вытащив из кармана несколько золотых и серебряных монет и позвякивая ими, он начал их пересчитывать; этот мелодичный и чистый звон казался уху обезумевшего от жажды пеона журчанием и бульканьем целых фонтанов пульки.
— Мы с тобой мудрые люди, — сказал ему И Пын в напыщенном испанском стиле, продолжая позвякивать монетами, в то время как пьяница снова принялся хныкать и клянчить несколько сентаво на стаканчик пульки. — Мы с тобой мудрые люди, старик. Давай посидим здесь и расскажем друг другу, что нам известно о мужчинах и женщинах, о жизни и любви, о гневе и внезапной смерти, о ярости, сжигающей сердце, и о холодной стали, вонзающейся в спину; и вот если ты расскажешь мне что-нибудь интересное, я дам тебе столько пульки, что она у тебя из ушей потечет и затопит глаза. Ты любишь пульку, а? Ты хочешь выпить сейчас стаканчик, сейчас, очень скоро?
Этой ночи, когда начальник полиции и Торрес снаряжали под покровом темноты свою экспедицию, суждено было остаться в памяти всех, кто жил в асьенде Солано. События начали развиваться еще до наступления ночи. На широкой веранде только что отобедали, и все мужчины Солано, включая Генри, который вошел теперь в состав семьи благодаря своему родству с Леонсией, пили кофе и курили сигареты. Внезапно на ступеньках, озаренных луной, показалась какая-то странная фигура.
— Ни дать ни взять привидение! — сказал Альварадо Солано.
— Но привидение весьма в теле, — добавил его брат-близнец Мартинес.
— Никакое это не привидение, а обыкновенный китаец, такого не проткнешь пальцем! — рассмеялся Рикардо.
— Да ведь это тот самый, который спас нас с Леонсией от женитьбы, — заметил Генри Морган, узнавая гостя.
— Продавец секретов! — со смехом ввернула Леонсия. — И я буду очень разочарована, если он не принес ничего новенького.
— Что тебе надо, китаец? — резко спросил Алесандро.
— Симпатичный новый секрет, очень симпатичный новый секрет. Может, купите? — радостно залопотал И Пын.
— Твои секреты слишком дорого стоят, — охлаждая его пыл, сказал Энрико.
— Да, и этот новый симпатичный секрет очень дорогой, — смиренно подтвердил И Пын.
— Убирайся вон! — прикрикнул на него старый Энрико. — Я надеюсь еще долго прожить, но до самой своей смерти не стану больше слушать твои секреты.
Однако И Пын, несмотря на смиренный тон, держался весьма уверенно.