Дженни Герхардт
Шрифт:
— Я буду платить вам четыре доллара в неделю, и вы можете жить здесь, если хотите, — сказала миссис Брейсбридж.
Дженни объяснила, что она живет у брата, а вскоре к ним приедет и вся семья.
— Ну что ж, — заметила хозяйка, — устраивайтесь как вам удобнее. Только утром являйтесь вовремя.
Она пожелала, чтобы новая горничная сейчас же приступила к своим обязанностям, и Дженни согласилась. Миссис Брейсбридж распорядилась, чтобы Дженни дали изящную наколку и фартучек, и вкратце объяснила, что от нее требуется. Горничная прежде всего должна ухаживать за хозяйкой, причесывать ее, помогать одеваться. Она должна также открывать дверь, когда позвонят, в случае необходимости прислуживать за столом и вообще исполнять все поручения хозяйки. Будущей горничной показалось, что миссис Брейсбридж несколько сурова и суховата, но при всем том Дженни была восхищена ее энергией и властными манерами.
В восемь часов вечера Дженни сказали, что на сегодня она свободна. Она спрашивала себя, неужели действительно ее сочли подходящей горничной для такого большого, богатого дома, и была в восторге от того, что так замечательно устроилась. Хозяйка поручила ей для начала почистить драгоценности и безделушки, украшавшие будуар, и хотя Дженни работала усердно и прилежно, она не успела сделать все до восьми часов. Она спешила вернуться домой, радуясь, что сейчас скажет брату, какое место она нашла. Теперь мать может приехать в Кливленд. Теперь ее дочурка будет с нею. Теперь они в самом деле заживут по-новому, и эта новая жизнь будет гораздо легче, лучше и радостнее прежней.
По предложению Басса Дженни написала матери, чтобы та приезжала немедленно, а примерно через неделю они подыскали и сняли подходящий домик. Миссис Герхардт с помощью детей уложила нехитрые домашние пожитки, в том числе мебель, которая вся уместилась в одном фургоне, и через две недели они поселились в новом жилище.
Миссис Герхардт всегда так хотелось жить в хорошем, уютном доме. Прочная и красивая мягкая мебель, толстый ковер приятного теплого цвета, много стульев, кресел, картины, кушетки, пианино — всю жизнь она мечтала об этих прекрасных вещах, но у нее никогда не было возможности осуществить свои мечтая. И все же она не отчаивалась. Быть может, когда-нибудь на своем веку она еще насладится всем этим. Пожалуй, вот теперь счастье ей улыбнется.
Приехав в Кливленд и увидев веселую, сияющую Дженни, миссис Герхардт совсем воспрянула духом. Басс заверил ее, что они отлично проживут всей семьей. Он отвез их к себе, а потом велел Джорджу вернуться на вокзал и привезти багаж. От денег, которые сенатор Брэндер прислал Дженни, у миссис Герхардт еще оставалось пятьдесят долларов — на это можно купить в рассрочку кое-какую недостающую мебель. Басс уже внес квартирную плату за месяц вперед, а Дженни последние вечера только и делала, что мыла полы и окна, и навела в новом доме идеальную чистоту. Теперь, в первый вечер, у них было два новых матраца и ватные одеяла, разостланные на безукоризненно чистом полу; новая лампа, купленная в магазине по соседству; ящик, который Дженни заняла в бакалейной лавке для хозяйственных надобностей и который пока что служил миссис Герхардт креслом; на ужин и на завтрак был хлеб и немного колбасы. До девяти часов они сидели и строили планы на будущее, потом все, кроме Дженни и миссис Герхардт, улеглись спать. А мать с дочерью продолжали беседовать, причем решающее слово принадлежало Дженни. Мать теперь чувствовала себя в какой-то мере зависимой от нее.
За неделю весь дом привели в порядок, купили кое-что из мебели, ковер и необходимую кухонную утварь. Досаднее всего было то, что пришлось купить печку — еще один большой расход. Младшие дети поступили в школу, но было решено, что Джордж должен найти работу. Дженни и миссис Герхардт болезненно переживали всю несправедливость этой жертвы, но не знали, как ее избежать.
— Постараемся, чтоб он учился в будущем году, — сказала Дженни.
Как ни благополучно, по-видимому, начиналась новая жизнь, но доходы семьи едва покрывали расходы, и равновесие бюджета вечно было под угрозой. Басс, сперва исполненный великодушия, вскоре объявил, что достаточно, если он будет давать в общий котел четыре доллара — за комнату и за питание. Дженни отдавала весь свой заработок и уверяла, что ей ничего не нужно, лишь бы за ее девочкой был должный уход. Джордж нашел место рассыльного в магазине, получал два с половиной доллара в неделю и первое время охотно отдавал их матери. Позже было решено по справедливости оставлять ему пятьдесят центов на мелкие расходы. Герхардт, по-прежнему одиноко трудившийся вдали от семьи, присылал почти пять долларов, всякий раз напоминая, что необходимо понемногу откладывать деньги для уплаты старых долгов в Колумбусе, до сих пор лежащих на его совести. Итак, общий доход равнялся пятнадцати долларам в неделю, и на эти деньги нужно было кормить и одевать всю семью, платить за квартиру, покупать уголь и ежемесячно вносить по три доллара за купленную в рассрочку мебель, стоившую пятьдесят долларов.
Как это делать? Пусть люди обеспеченные, часто и охотно рассуждающие о том, что такое бедность с социальной точки зрения, дадут себе труд поискать ответа на этот вопрос. Только квартирная плата, уголь и освещение поглощали кругленькую сумму — двадцать долларов в месяц; на еду — еще одна, к сожалению, неизбежная статья расхода — уходило двадцать пять долларов; на одежду, взносы за мебель, всякие сборы, необходимые лекарства и тому подобное должно было хватить остающихся пятнадцати долларов, а каким образом — это пусть подскажет обеспеченному читателю его пылкое воображение. Так или иначе, концы сводились с концами, и пока что Герхардты были полны надежд и полагали, что им живется превосходно.
В ту пору их семейство могло служить достойным примером скромного и честного трудолюбия. Миссис Герхардт, которая работала, как служанка, и не получала ни малейшего вознаграждения — ни платьев, ни развлечений, ни чего-либо другого, — каждое утро подымалась чуть свет, когда все еще спали, разводила огонь и принималась готовить завтрак. В тонких, истоптанных шлепанцах, в которые приходилось вкладывать газетную бумагу (иначе они сваливались с ног), она неслышно двигалась по комнате и нередко, с бесконечной нежностью глядя на спящих крепким сном Дженни, Басса и Джорджа, от всего сердца желала, чтобы им не приходилось вставать так рано и работать так тяжело. Порою, прежде чем разбудить свою любимицу Дженни, мать всматривалась в ее усталое, бледное лицо, такое спокойное во сне, и горько жалела, что судьба обошлась с нею так жестоко. Потом ласково дотрагивалась до плеча спящей и шепотом звала ее по имени, пока Дженни не просыпалась.
Когда дети поднимались, завтрак был уже готов. Когда они вечером возвращались домой, их ждал ужин. Миссис Герхардт никого из детей не обделяла вниманием и заботой. С маленькой внучки она не спускала глаз. Она уверяла, что ей самой не нужно ни платьев, ни обуви, — ведь кто-нибудь из детей всегда может пойти и выполнить любое ее поручение.
Из всех детей одна Дженни до конца понимала мать и, нежно любя ее, всеми силами старалась ей помочь.
— Мамочка, дай я сделаю.
— Оставь, мамочка, я сама об этом позабочусь.
— Посиди, отдохни, мамочка.
В этих простых словах выражалась бесконечная любовь, связывавшая Дженни с матерью. Они всегда прекрасно понимали друг друга, и чем дальше, тем полней и глубже становилось это понимание. Дженни было невыносимо думать, что мать, словно пленница, не может выйти за порог. Весь день за работой она думала о бедном домике, где та хлопочет и трудится. Как бы хотелось Дженни дать ей отдых и скромный уют, которого мать всегда так жаждала!
Глава XIV
За то время, пока Дженни служила у Брейсбриджей, кругозор ее стал много шире. Этот великолепный дом оказался для нее школой, где она не только училась одеваться и держать себя, но и получала уроки житейской мудрости. Миссис Брейсбридж и ее супруг были люди сверхсовременные, воплощение самоуверенности, безупречного вкуса по части обстановки, умения одеваться по последней моде, принимать гостей и держаться в обществе по всем правилам самого хорошего тона. То и дело, без всякого повода, если не считать собственной прихоти, миссис Брейсбридж в кратких афоризмах излагала свою философию.