Джинн из прошлого
Шрифт:
– Может, это Земля?
– Ничего необычного не чувствуешь?
Лилия прислушалась к себе.
В кабине куттера было темно, лишь синими угольками тлели индикаторы контроля жизнеобеспечения слева и справа от сидений. Впечатление складывалось такое, будто за стенками кабины царила глубокая ночь.
– Воздух вибрирует…
– Ты чуешь интерференцию излучений. Ещё?
– Запахи… снаружи… чужие. И стены мерцают.
– Так.
– Мы… в пещере!
– Молодец! – Игнат нашёл в темноте руку девушки, погладил. – Свет!
Киб-пилот
Аппарат и в самом деле находился в пещере, купол которой возносился вверх метров на двадцать. В полу пещеры имелось круглое углубление диаметром около десяти метров, в котором куттер умещался, как сливовая косточка в половинке сливы. А окружало углубление необычное, двухметровой высоты кольцо из тускло поблёскивающего, покрытого муаровым рисунком металла. Не приходилось сомневаться, что кольцо представляло собой «скелет» Червя Угаага.
– Не знаю, попали мы с тобой туда, куда хотели, – сказал Игнат, – или нет, я имею в виду узел пересечения линий метро, но чувствую, что мир этот весьма экзотичен.
Лилия шире распахнула глаза.
– Думаешь, мы попали на экзот?
– Сейчас увидим. Фил, выбирайся отсюда.
Куттер всплыл над углублением, окаймлённым телом давно умершего Червя.
Пещера стала видна во всех неземных деталях.
Эта «иноземность» проявлялась во всём: в асимметричности формы самой пещеры, в кристаллической упорядоченности сходящихся веерами канавок-трещин в стенах, в цвете стен – перламутр с фиолетовым отливом, в острых как кинжалы зарослях сталагмитов, форма которых вызывала в памяти странные ассоциации хищных акульих зубов.
Прожектор повернулся, высветил чёрный зев тоннеля, уходящего в неведомую даль.
– Черви верны себе, – указала на тоннель Лилия.
– На то они и Черви, – хмыкнул Игнат, – чтобы ковыряться в какой-нибудь тверди и рыть везде ходы.
Катер устремился в тоннель, в самом деле напоминавший червоточину в яблоке, только не в пример большую. Диаметр этого хода вдвое превышал размеры катера.
Извилистый ход длиной почти с километр, загибаясь вверх, вывел машину из-под земли на божий свет.
Божий свет оказался очень ярким, белым с голубизной. Казалось, им был наполнен гигантский воздушный пузырь, на дне которого оказался земной аппарат, вынырнув из «червоточины».
Светила в вышине раскалённого неба видно не было, но света хватало, будто там висели по меньшей мере три-четыре таких Солнца, как земное.
Ландшафт на дне чаши, напоминавшей кратер колоссального вулкана, был прост: почти фарфоровой белизны песчаные дюны, редкие камни преимущественно округлой формы и какие-то чёрные «паучки», усеивающие полого поднимавшиеся к небу стены чаши на самом её краю. Глазу не за что было зацепиться.
Свет же, заполнявший чашу кратера, как текучая субстанция, вибрировал, мерцал, плыл, шатался, размывая и искажая детали ландшафта, и привыкнуть к этой необычной текучести было непросто. Если бы не фильтры, которыми была снабжена видеосистема катера, снижающая яркость здешнего неба, разглядывать пейзажи земляне не смогли бы.
– Это мир Угаага, – решила Лилия.
Игнат поначалу тоже подумал об этом, зная описание «планет-пузырей» в «твёрдом» вакууме, на поверхности которых жили Черви. Точнее, жили они под поверхностью, создавая там своеобразные «пещерно-туннельные» города; вакуумом для них являлся воздух, как для людей – космическая пустота.
Но кратер, в котором они оказались теперь, имел другую природу.
– Рефракция.
– Что?
– Здесь чудовищная рефракция, отчего кажется, будто мы стоим на дне огромной чаши. Ты была на Венере?
– Не довелось.
– Там видишь примерно то же самое, разве что освещённость ландшафтов Венеры намного меньше из-за сплошной облачности.
– Что это за мир?
– Планета массой, почти равной Земле, судя по силе притяжения, с очень плотной атмосферой, температура воздуха – больше трёхсот градусов. Однако на наш экзот не похоже. Во всяком случае, это явно не Великий Океан и даже не Великая Стена.
– Может быть, это всё же тот самый узел пересечения линий метро?
Игнат помолчал, внимательно разглядывая уходящие вверх и теряющие плотность на немыслимой высоте стены чаши.
– Странное место. Такое впечатление, что воздух за стенками кабины кипит.
– Я тоже это чувствую. И ещё здесь пахнет… угрозой.
– Значит, мне не показалось, – признался Игнат. – Когда я первый раз посетил Полюс Недоступности, у меня возникало такое же чувство: что-то старое, угрюмое, злобное, торчит в недрах планеты, как нарыв… А спросить не у кого, куда мы попали.
Лилия перевела взгляд на одного из «паучков», вцепившегося в размытый рефракцией край чаши на высоте десятка, а то и сотни километров.
– Там что-то есть.
– Я тоже обратил внимание. Можем слетать.
– Не потеряемся? Здесь легко заблудиться, везде одинаковые дюны и камни.
– Фил выведет по памяти. В принципе, всё равно заняться больше нечем. Сделаем пару кругов, посмотрим на местные достопримечательности и вернёмся.
– Очень конкретный план, – одобрила Лилия не без иронии.
– Так ведь другого нет, – простодушно сказал Игнат. – Фил, прошвырнись к одному из «пауков» на горизонте. Видишь, там, наверху, чёрные закорючки?
– К какому именно? – уточнил киб-пилот.
– К ближайшему.
– Выполняю.
– Запомни дорогу назад.
Куттер поднялся над россыпью красноватых валунов, среди которых чернела дыра тоннеля, прогрызенного Червями Угаага. Свет, льющийся, казалось, отовсюду, мешал ориентироваться, размывал барханы бесконечной пустыни в оранжево-жёлтое, в крапинку, марево. «Дно чаши» отдалилось и при этом стало глубже.