Джокер
Шрифт:
Ласково кивающий Мэри толстячок уже колдовал над подносом. Минута — и у нее в руках оказались тарелка с бутербродами и огромная кружка с обжигающей рубиново-красной жидкостью. Воровато оглянувшись на доктора Тищенко, Гаврилов молниеносно плеснул в чай пару унций коньяку из неизвестно как оказавшейся у него в руках и тут же исчезнувшей фляги. Она благодарно улыбнулась забавному человечку и опустилась на один из свободных табуретов. Тем временем Тищенко продолжил представления:
— Вот этот господин, столь безответственно добавивший в ваш чай коньяк — да-да, Паша, я все видел, не отпирайся! — профессор Павел Гаврилов, генетик. Уж казалось бы, кто-кто, а он-то должен быть противником алкоголя во всех его проявлениях, так нет же!
Гаврилов виновато развел руками, покосился на Мэри и неожиданно ей подмигнул. Она торопливо, почти не жуя, проглотила откушенный кусок бутерброда, опасаясь, что сейчас не выдержит, рассмеется и непременно подавится.
— И, наконец, доктор Иван Смирнов, биохимик Божьей милостью, — оставшийся у стола кряжистый мужчина лет пятидесяти, облаченный под распахнутым белым халатом в нелепую куртку, с достоинством поклонился.
— Ну что же, господа, полагаю, нам есть, что сообщить мисс Гамильтон. Николай Эрикович?
— Об окончательных выводах пока говорить рано, но предварительно я могу сказать, что переданный нам для исследования человеческий мозг является преднамеренно созданным биокомпьютером, чьи функции искусственно поддержаны тарисситовой имплантацией. Тариссит не природный, он произведен лабораториями компании «Кристалл Лэйкс», что, в общем, было вполне предсказуемо. Скорость прохождения и обработки информации убийственная. Очевидно, именно тариссит препятствует гибели нейронов, в противном случае мозг оказался бы нежизнеспособным буквально через пару часов работы в полную силу. Хотя, надо полагать, именно тарисситовая имплантация обеспечивает ту самую производительность, от последствий которой сама же и защищает мозг. Личностные качества минимальны, приторможены примерно на уровне пятилетнего ребенка. Иван Иванович, прошу.
— Весьма оригинальный состав жидкости, циркулирующей в системе жизнеобеспечения. До сих пор нам не удавалось исследовать неповрежденный объект, все, что попадалось в руки нашему флоту, находилось в разных стадиях разрушения. Мы синтезировали по имеющемуся образцу боевой коктейль бельтайнских пилотов и простимулировали им мозг. Результаты сногсшибательны. Вы часто пользуетесь этой гадостью, мисс Гамильтон?
Мэри, отставившая в сторону тарелку и теперь прихлебывающая горячий ароматный чай, коротко пожала плечами:
— Кадетов Звездного Корпуса с детства приучают к воздействию стимуляторов, без них в бою делать нечего.
— В таком случае, это действительно тариссит, — удовлетворенно кивнул Эренбург. — Интересно, кто первый додумался до такого?
— Констанс Макдермотт, одна из предков Лорены. Вы уже знакомы с Лореной Макдермотт?
Эренбург задумчиво кивнул:
— Мисс Макдермотт производит впечатление чертовски умной женщины. Это, видимо, семейное.
— Линейное. Линия Макдермотт издавна дает Бельтайну не только пилотов, но и ученых. Что касается семей… с этим у линейных редко складывается, сэр.
Тут в разговор вступил Гаврилов, уже некоторое время внимательно рассматривающий Мэри:
— Стало быть, мисс Гамильтон, вы принадлежите к Линии Гамильтон?
Мэри усмехнулась с едва заметной иронией и покачала головой.
— Вот как? Значит, вам предстоит стать родоначальницей?
— Нет, господин Гаврилов. Я не принадлежу к Линии Гамильтон, потому что мой отец не бельтайнец. Я полукровка, мой набор генов недостоин продолжить Линию, — в голосе Мэри прорезались издевательские нотки. — Так что последней представительницей моей ветви Линии Гамильтон была моя мать.
— Простите, мисс Мэри, вы сказали — была?
— Она погибла в космосе, когда мне было полгода. Так что все, что у меня есть — ее голоснимок и плита на мемориальном кладбище. Когда я была маленькой, мне это казалось ужасно несправедливым. — лицо Мэри стало задумчивым, и Тищенко не взялся бы интерпретировать слабую улыбку, время от времени кривившую ее губы.
— Понимаю, — пробормотал Гаврилов. — А ваш батюшка?
— Бабушка говорит, что я похожа на него. Очень может быть. Но тут мне трудно быть объективной, единственное изображение отца было в коммуникаторе матери, и когда она пошла на таран… Во всяком случае, на мать и вообще на Гамильтон я не похожа совсем, — бельтайнка в который раз пожала плечами. — Из того немногого, что мать рассказала бабушке, следует, что он был офицером, они познакомились на Бастионе Марико, отец хотел на ней жениться, но погиб, не успев сделать этого. Второе имя я получила в его честь, а первое — как благодарность Пресвятой Деве, давшей матери ребенка в память о мужчине, который любил ее. Впрочем, возможно, что все это вранье.
— Почему вы так думаете, мисс? — негромко спросил Гаврилов, не сводящий с Мэри испыту-ющего взгляда. Остальные молчали, предоставив генетику удовлетворять любопытство со странной, обычно несвойственной деликатному Павлу Тихоновичу настойчивостью.
— Вы не знакомы с нашими обычаями, сэр. Сейчас стало чуть полегче, в частности, мой второй пилот вышла замуж за нелинейного, сейчас беременна третьим ребенком и это как-то проглотили. Но тридцать три года назад бельтайнка из Линий, допустившая и сохранившая беременность от безвестного чужака… Алтея Гамильтон стала парией, понимаете? Ее в лучшем случае жалели, а чаще презирали, Генетическая служба настаивала на аборте… И если для того, чтобы иметь хотя бы одного союзника, она солгала своей матери, рассказав историю, достойную баллады о трагической любви, не мне ее судить.
Генетик с некоторым трудом сцепил пальцы заложенных за спину рук, прошелся по лаборатории, потом подошел к Мэри и ободряюще улыбнулся:
— Знаете, мисс Мэри… я уже довольно давно живу на белом свете. И почему-то я совершенно уверен, что ваша матушка сказала тогда чистую правду. Да-c. Кстати, я еще не успел отчитаться перед вами…
Пока Гаврилов обстоятельно рассказывал о том, что показал генетический анализ содержимого пробирок, а также двух детей, обнаруженных в подводном комплексе и нерожденных малышей Джессики Фергюссон, доктор Тищенко никак не мог отделаться от мысли, что у колобка-однокашника появилась какая-то идея. Идея, которую он не собирается озвучивать в присутствии мисс Гамильтон, намеренно уводя разговор в сторону. Похоже, это заметил и Эренбург, время от времени бросающий пытливые взгляды то на коллегу, то на его собеседницу. И когда с Тищенко связался Корсаков, сообщивший, что ждет мисс Гамильтон к обеду в кают-компании и выслал за ней вахтенного, а Мэри с сожалением отставила кружку, откланялась и ушла, корабельный врач немедленно взял старого приятеля в оборот:
— Ну-ка, Паша, выкладывай, что это тебе в голову взбрело? Сроду за тобой такого не водилось — в открытой ране ковыряться. Ты же не мог не видеть, что никакого удовольствия разговор с тобой ей не доставил!
Гаврилов попробовал было пристроиться на табурет, с которого встала Мэри, поморщился и опустил сиденье. Круглая добродушная физиономия была не то чтобы мрачной — скорее, целеустремленной.
— Стас, не шуми. Тут вопрос серьезный, более чем. Ты мне лучше вот что скажи: вы биокарту с девушки сняли, когда приводили ее в порядок после боя? Полную биокарту?