Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 4
Шрифт:
Когда с полным чемоданом платья и бумаг он прибыл в наемном экипаже в «Шелтер», было около шести часов. В холле его встретил этот молодой человек, Майкл Монт, который, помнится, всегда шутил на серьезные темы, только бы он и теперь не начал!
— А, мистер Грэдмен! Вот хорошо, что приехали! Нет! Думают, что в сознание он вряд ли придет: удар был страшно сильный. Но если он очнется, то непременно захочет вас видеть, даже если не сможет говорить. Комната ваша готова. Чаю хотите?
Да, от чашки чая он не откажется, не откажется!
— Мисс Флер?
Молодой человек покачал головой, глаза у него были печальные.
— Он спас ей жизнь.
Грэдмен кивнул головой.
— Слышал. Ох, подумать, что ему… Отец его дожил до девяноста лет, а мистер Сомс всегда берег себя. Ай-ай-ай!
Он с удовольствием выпил чашку чая, потом увидел, что в дверях кто-то стоит — сама мисс Флер. Ой, какое лицо! Она подошла и взяла его за руку. И невольно старый Грэдмен поднял другую руку и задержал ее руку в своих.
— Голубушка моя, — сказал он, — как я вам сочувствую! Я вас маленькой помню.
Она ответила только: «Да, мистер Грэдмен», и это показалось ему странным. Она провела его в приготовленную для него комнату и там оставила. Ему еще не доводилось бывать в такой красивой спальне — цветы, и пахнет приятно, и отдельная ванная — это уж даже лишнее. И подумать, что через две комнаты лежит мистер Сомс — все равно что покойник!
— Еле дышит, — сказала она, проходя перед его дверью. — Оперировать боятся. С ним моя мать.
Ну и лицо у нее — такое белое, такое жалкое! Бедненькая! Он стоял у открытого окна. Тепло, очень тепло для конца сентября. Хороший воздух пахнет травой. Там, внизу, вероятно, река! Тихо — и подумать… Слезы скрыли от него реку; он смигнул их. Только на днях они говорили, как бы чего не случилось, а вот и случилось, только не с ним, а с самим мистером Сомсом. Пути господни! Ай-ай-ай! Подумать только! Он очень богатый человек. Богаче своего отца. Какие-то птицы на воде — гуси или лебеди, не разберешь… Да! Лебеди! Да сколько! Плывут себе рядком. Не видел лебедя с тех пор, как в год после войны возил миссис Грэдмен в парк Голдерс-Хилл. И говорят — никакой надежды! Ужасный случай — вот так вдруг, и помолиться не успеешь. Хорошо, что завещание такое простое. Ежегодно столько-то для миссис Форсайт, а остальное дочери, а после нее — ее детям поровну. Пока только один ребенок, но, без сомнения, будут и еще, при таких-то деньгах. Ох, и уйма же денег у всей семьи, если подсчитать, а все-таки из нынешнего поколения мистер Сомс — единственный богач. Все разделено, а молодежь что-то не наживает. Придется следить за имуществом в оба, а то еще вздумают изымать капитал, а этого мистер Сомс не одобрил бы! Пережить мистера Сомса! И что-то неподкупно преданное, что скрывалось за лицом мопса и плотной фигурой, то, что в течение двух поколений служило и никогда не ждало награды, так взволновало старого Грэдмена, что он опустился на стул у окна и сказал:
— Я совсем расстроился!
Он все еще сидел, подперев рукой голову, и за окном уже стемнело, когда в дверь постучал этот молодой человек со словами:
— Мистер Грэдмен, обедать придете в столовую или предпочитаете здесь?
— Лучше здесь, если вас не затруднит. Мне бы холодного мяса да каких-нибудь солений и стакан портера, если найдется.
Молодой человек подошел ближе.
— Для вас ужасное горе, мистер Грэдмен, вы та-с давно его знали. Его нелегко было узнать, но чувствовалось, что…
Что-то в Грэдмене прорвалось, и он заговорил:
— А-а, я помню его с детства — возил его в школу, учил составлять контракты — ни одного темного дела за ним не познаю; очень сдержанный был мистер Сомс, но никто лучше его не умел поместить капитал — разве что его дядюшка Николае. У него были свои неприятности, но он о них никогда не говорил; хороший сын, хороший брат, хороший отец — это, молодой человек, и вы знаете.
— О да! И очень добр был ко мне.
— В церковь ходить, правда, не любил, но честный был как стеклышко. Откровенностью не отличался; может, иногда суховат был, зато положиться на него можно было. Жаль мне вашу жену, молодой человек, очень жали. Как это случилось?
— Она стояла под окном, когда картина упала, по-видимому, не заметила. Он оттолкнул ее, и удар достался ему.
— Ну, вы подумайте!
— Да. Она никак не придет в себя.
В полумраке Грэдмен взглянул в лицо молодому человеку.
— Вы не убивайтесь, — сказал он. — Она обойдется. С кем не случалось. Родных, вероятно, известили? Вот только что, мистер Майкл, его первая жена, миссис Ирэн, та, что вышла потом за мистера Джолиона; она, говорят, еще жива; может, ей захотелось бы передать ему, на случай, если он очнется, что прошлое забыто и все такое.
— Не знаю, мистер Грэдмен, не знаю.
— «И остави нам долги наши, яко же и мы оставляем…» Он очень был к ней привязан когда-то.
— Да, я слышал, но есть вещи, которые… Впрочем, миссис Дарти знает ее адрес, можно у нее спросить. Она ведь здесь.
— Я это обдумаю. Я помню свадьбу миссис Ирэн — очень она была бледная; а какая красавица!
— Да, говорят.
— Теперешняя-то — француженка — наверно, не скрывает своих чувств. Хотя — если он без сознания… — В лице молодого человека ему почудилось что-то странное, и он добавил: — Я мало о ней знаю. Боюсь, не очень ему везло с женами.
— Некоторым, знаете ли, не везет, мистер Грэдмен. Думаю, это потому, что люди слишком много видят друг Друга.
— Всяко бывает, — сказал Грэдмен. — Вот у нас с миссис Грэдмен за пятьдесят два года ни одной размолвки не было, а это, как говорится, срок немалый. Ну, не буду вас задерживать, идите к мисс Флер. Надо ее подбодрять. Так мне холодного мяса с огурчиком. Если я понадоблюсь, дайте мне знать — днем ли, ночью, все равно. А если миссис Дарти захочет меня видеть, я к ее услугам.
Разговор успокоил его. Этот молодой человек симпатичнее, чем ему казалось. Он почувствовал, что огурчик съест с удовольствием. После обеда ему передали: не сойдет ли он в гостиную к миссис Дарти.
— Подождите меня, милая, — сказал он горничной, — я дороги не знаю.
Вымыв руки и лицо, он пошел за ней вниз, по лестнице притихшего дома. Ну и комната! Пустовато, но порядок образцовый, кремовые панели, фарфор, рояль.
Уинифрид Дарти сидела на диване перед горящим камином. Она» встала и взяла его за руку.
— Так хорошо, что вы здесь, Грэдмен, — сказала она, — вы наш самый старый друг.
Лицо у нее было странное, точно она и хотела бы заплакать, да разучилась. Он помнил ее ребенком и молоденькой модницей, участвовал в составлении ее брачного контракта и не раз сокрушался по поводу ее супруга; а каких трудов стоило выяснить, сколько в точности задолжал этот джентльмен к тому времени, когда слетел с лестницы в Париже и сломал себе шею! И до сих пор он ежегодно подготовлял ей расчет подоходного налога.
— Вам бы поплакать хорошенько, — сказал он, — стало бы легче. Но ведь еще не все пропало, у мистера Сомса здоровье крепкое, и пить он как будто не пил; еще, может, вытянет.
Она покачала головой. Угрюмое, решительное выражение ее лица напомнило ему ее старую тетку Энн. При всей ее светскости пережить ей пришлось немало — немало пришлось пережить.
— Удар пришелся ему вот сюда, — сказала она, — наискось, в правый висок. Мне будет страшно одиноко без него; только он…
Грэдмен погладил ее по руке.