Джон Картер – марсианин
Шрифт:
Мое имя – Джон Картер, но более я известен как капитан Картер из Виргинии. Я воевал за Конфедерацию и, когда война закончилась, оказался обладателем нескольких сот тысяч конфедеративных долларов – то есть был разорен. Я имел чин капитана кавалерийского эскадрона, но армии уже не существовало. И все же я был готов к борьбе и решил отправиться в Аризону на поиски золота.
Там я провел около года в обществе другого конфедеративного офицера, капитана Джемса К. Поуэля из Ричмонда. Нам чрезвычайно повезло: в конце зимы 1865 года, после целого ряда неудач, мы обнаружили богатейшую золотоносную жилу. Мы даже мечтать о таком не могли! Поуэль, горный инженер по образованию,
Так как наша экипировка была крайне примитивна, мы решили, что один из нас должен вернуться в цивилизованный мир, чтобы закупить необходимые машины и нанять людей для разработки жилы.
Поуэль хорошо знал местность и был лучше меня осведомлен в вопросах горного дела, поэтому мы решили, что ехать должен он. Я же должен был оставаться на страже нашей жилы и оберегать ее от захвата каким-нибудь странствующим искателем.
3 марта 1866 года мы навьючили двух осликов багажом Поуэля и распрощались. Он сел на лошадь и стал спускаться по горному хребту в долину, через которую лежал его путь.
Это утро было ясное, как обычно в Аризоне. Я следил за тем, как он удалялся, то отступая немного назад и вверх, то появляясь на ровном плоскогорье. В последний раз я видел Поуэля около трех часов пополудни, когда он вступил в тень горной цепи и скрылся в ней.
Спустя полчаса я случайно бросил взгляд в сторону долины и увидел три неясные фигурки, следовавшие в том же направлении, что и Поуэль. Я не склонен к излишней мнительности, но чем больше старался убедить себя, что это лишь мустанги и с другом все благополучно, тем меньше мне это удавалось.
Мы еще не встречали здесь ни одного враждебного индейца, поэтому наша беззаботность достигла крайнего предела. Мы высмеивали все слышанное об этих разбойниках, якобы шнырявших по горным тропам в поисках добычи. По рассказам, они подвергали жесточайшим мучениям всякого белого, попавшего в их руки.
Я знал, что Поуэль опытный офицер и прекрасно вооружен, но на Севере мне неоднократно приходилось сталкиваться с индейцами, и было ясно, что шансы его против хитрых апачей весьма слабы. В конце концов я не мог более оставаться в неизвестности, вскочил на верховую лошадь и направился по следам Поуэля, вооружившись двумя кольтами и карабином.
Выехав на относительно ровную дорогу, я пустил лошадь галопом и так скакал до самых сумерек. Было уже почти темно, когда я заметил следы, присоединившиеся к следам Поуэля. Это мчались во весь опор три неподкованных жеребца.
Я спешно продолжал свой путь, но наступила полная темнота, и пришлось дожидаться восхода луны. В ожидании мне оставалось только углубиться в размышления о целесообразности моей погони. Возможно, я сам, подобно нервной женщине, придумал несуществующие опасности, над которыми мы с Поуэлем только посмеемся, когда я его нагоню. Однако чувство долга, к чему бы оно ни вело, было для меня главным на протяжении всей жизни. Возможно, именно это принесло мне столько почестей и орденов во время войны и удостоило меня дружбы стольких незаурядных личностей.
Около девяти часов луна светила уже достаточно ярко, и я мог продолжать свой путь. Я довольно быстро продвигался вперед по тропинке, местами пуская коня легкой рысью, и около полуночи добрался до водоема, у которого Поуэль предполагал сделать привал. Здесь было пустынно. Следы преследующих всадников шли по следам Поуэля с одинаковой скоростью. Теперь я знал совершенно определенно: преследователи были апачи и они намеревались захватить Поуэля живым, чтобы насладиться его мучениями. Я пустил коня галопом в надежде догнать краснокожих раньше, чем они настигнут моего друга.
Где-то далеко впереди раздались выстрелы. Я понял, что сейчас Поуэль нуждается во мне больше, чем когда-либо, и бешеным карьером понесся вверх по узкой горной тропе.
Я проскакал целую милю, не слыша ни единого звука. Внезапно тропинка вышла через ущелье на небольшое открытое плоскогорье, и открывшееся мне зрелище было таким ужасным, что я остановился как вкопанный.
Небольшая полоска равнины сплошь белела индейскими шатрами. Посредине лагеря с полтысячи краснокожих сгрудились вокруг какого-то предмета. Их внимание было приковано к нему настолько, что они не заметили моего приближения и я мог бы с легкостью повернуть назад под темные своды ущелья, ускользнув от них. Однако эта мысль возникла у меня лишь на другой день, да я никогда и не последовал бы ей. Вообще, не могу припомнить ни одного случая, когда бы сознательно принимал решение в опасной ситуации. Я интуитивно следую велению чувства долга, не прибегая к утомительным мозговым процессам, и никогда еще не жалел об этом.
Я, конечно, понял, что центром всеобщего внимания был именно Поуэль. Не раздумывая, выхватил из-за пояса свой револьвер и стал посылать выстрел за выстрелом в самую гущу толпы, одновременно издавая дикие крики. И вряд ли я мог придумать что-нибудь лучшее, так как ошеломленные неожиданностью краснокожие бросились врассыпную в полной уверенности, что их настиг целый отряд регулярной армии.
Зрелище, представившееся моим глазам, заставило похолодеть кровь в жилах. Под яркими лучами аризонской луны лежал Поуэль, просто усеянный густой щетиной стрел. В том, что он уже мертв, не могло быть ни малейшего сомнения, но я решил спасти его от поругания. Подъехав вплотную, я нагнулся и, ухватившись за патронный пояс, взвалил тело на холку моей лошади. Взгляд, брошенный мною назад, убедил меня, что возвращение более рискованно, нежели путь вперед. Пришпорив моего измученного скакуна, я помчался к ущелью, видневшемуся по ту сторону равнины.
Тем временем индейцы успели сообразить, что я один, и мне вслед полетели проклятия, сопровождаемые стрелами и карабинными пулями. При лунном свете попасть в цель может, пожалуй, только проклятие, к тому же индейцы были крайне взволнованны, а бег моего коня быстр – все это спасло меня от метательных снарядов врага. Я смог добраться до прикрытия гор прежде, чем дикари успели организовать настоящую погоню.
Конь мой продвигался вперед без поводьев, так как я знал, что он найдет верный путь скорее, нежели я. Но на этот раз он ошибся и пошел по тропе, ведущей к вершине горной цепи, а не к ущелью, через которое я надеялся выбраться в долину и тем самым спастись от погони. Но именно этой ошибке я обязан жизнью и теми замечательными происшествиями, которые приключились со мной в течение последующих десяти лет.
Первая мысль о том, что я оторвался от погони, мелькнула у меня, когда вопли преследователей начали доноситься слева и притом стали менее внятными. Я понял, что они направились по левую сторону скалистых гор, окаймляющих равнину, в то время как мой конь вынес меня и тело Поуэля по правую ее сторону.
Я очутился на небольшом ровном выступе скалы, с которого можно было разглядеть тропинку внизу, и увидел, как кучка преследовавших меня дикарей исчезла за вершиной соседней горы. Но было ясно, что индейцы скоро обнаружат свою ошибку, и тогда погоня будет возобновлена по верному направлению.