Джонни и "Зов предков"
Шрифт:
Джонни перехватил высокую ножку сиденья, дёрнул её на себя и вниз, чтоб в пол воткнулась. Господин Та-ню, не переставая визжать, по всем законам баллистики и при полном содействии Джона взял пологую параболу…
– Как пела твоя душа! – подвёл итог музыкальный ящик и поломался оттого, что наконец-то переставший верещать господин Та-ню врубился в него излишне горячей своей головой.
– Ба-бах! – вступила в разговор ружбайка. Джонни перекатился через голову, успев схватить со столика бутылки. Швырнул первую в сторону предполагаемого стрелка, снова кувыркнулся между столиками и продублировал подачу. Осторожно выставив
За стойкой обнаружились Сэмми, сидушка и ружьё, лежащие в куче, но независимо и в одинаковом бессознательном состоянии. Джонни взял со стойки салфетку, обильно смочил её вискарём из случившейся поблизости открытой бутылки и принялся приводить в чувства почтенного бармена. Он же был, в сущности, незлой парень и очень переживал, что старик мог окочуриться. Но, к счастью, пронесло. Сэмми засопел, открыл глаза, увидел радушную Джоннину улыбку, икнул и снова попытался ускользнуть в забытьё. Джон пресёк попытку простым отвлекающим вопросом:
– Сэмми, ты собирался звонить в полицию?
В глазах бармена ясно читался ответ, несмотря на яростное мотание головой.
– Вот и чудно, хоть подвезут. Звони, мне туда и надо, - Джон снял с аппарата на стойке трубку и протянул её старику. Набрал номер и продолжил разговор.
– Дружище, я ухожу на войну. Можно, я буду тебе писать?
Сэм горячо закивал.
– Спасибо, только и ты мне напиши, хорошо?
Сэм, вслушиваясь в длинные гудки, закивал ещё энергичнее. Тут Джона осенила удачная мысль:
– И вот что, я в городе никого не знаю, с копами сам знаешь, как разговаривать. Давай я тебе оставлю на хранение до нашей победы триста баксов? Благодарю тебя дружище!
– Алё, полиция! – вдруг заголосил старый Сэмми, - алё! Нападение на бар "Икота бегемота"! Меня взяли в заложники! Да, рядом… Джонни, тебя, - заискивающе улыбнулся бармен, протягивая трубку.
Джон укоризненно воззрился на старого истерика. Ну, за кого он его принимает? Гм, а за кого ему принимать Джона?
– Ладно, личное можно будет потом выяснить в переписке, – решил Джонни и легонько тюкнул старика по макушке телефонной трубкой. Он же итак собирался падать в обморок? Вот и не стоило тратить вискарь на это чучело. Гм, что-то надо сказать полиции, ждут же люди… Так за кого его принимают?
– Алё! Бегемот-икать взорваться чрез час, хочу са-сука-такос прекратить бомбить! Хрух Этарх! – проговорил он в трубку, подражая голосу и выговору Цербера, и, опасаясь непонимания, добавил от себя.
– Героям слава!
Улыбаясь от мысли, как бы к его хохме отнёсся сам инструктор, Джон обыскал стойку, нашёл авторучку и пачку патронов. Написал на салфетке короткую записку, завернул в неё свои баксы и засунул старику в нагрудный кармашек ковбойки. Насвистывая и заряжая на ходу ружьё Сэма, направился в подсобное помещение, из подсобки вёл второй выход на хоздвор. Джон почти ухватился за дверную ручку, когда она неожиданно увернулась, дверь открылась, и в проёме нарисовалась грузная фигура в сине-белом комбезе.
– Хозяин, ё-моё, оглох? Сколько тебе сигналить? Вот вывалю твоё пойло на землю, я тебе в грузчики не нанимался! – провякало туловище, смешно таращась со света в полумрак.
– Кто ходит в гости по утрам, - пропел Джонни, засветив прикладом в верхнюю часть тушки, - тот поступает мудро. Трудно тебе было, сука, выгрузить, спрашивается?
Негодуя на вопиющую непочтительность к старшим, Джонни обыскал карманы сине-белого комбеза. Не найдя ключи, решил, что лодырь скорей всего ещё и неряха, и прошёл к яркому бело-синему фургону во дворе. Дверца кабины была открыта, ключ торчал в замке зажигания, и Джонни, естественно, воспринял всё это как приглашение.
Аккуратно вырулив со двора на улицу, Джон услышал неприятно знакомое, но пока отдалённое завывание.
– Гляди-ка, поверили, - ухмыльнулся парень, сворачивая к пустырю. Он как-то сам собой образовался на месте некогда ухоженной лужайки господина Са-но, когда сам господин врезал дуба, и в его коттедж въехали многодетные наследнички с исторической родины господина. Хоть деток у них хватало, мусор вынести было некому, а нанять кого-нибудь давила южная жаба.
– Ну, где одна кучка, там и вторая несильно бросается в глаза, - такого было мнение всех окрестных мусорщиков.
Будучи недавно одним из них, Джон хорошо знал местную топографию и, легко преодолев помойку, вывел фургон во двор прачечной Че-на, редкой, вдобавок косоглазой, сволочи. Едва сумев обуздать желание поприветствовать старого знакомого, ведь и ружьё под рукой, Джон проломил фургоном хлипкую ограду. С особым удовольствием послал машину в занос на газоне лужайки господина Ро-гу, сволочи обыкновенной, и от души газанув, с пробуксовкой выехал на тихую улочку.
Подъехал к перекрёстку, как порядочный пропустил кортеж истошно завывающих сиренами полицейских машин и спокойно свернул на прямую дорожку к полицейскому участку. Легко нашёл паркинг неподалёку и пошёл на второй заход в уже не столь вожделенную армию.
***
В околотке царило судорожное оживление, вызванное, скорей всего, патриотическим порывом. Родина умела считать деньги и, как водится, норовила подбросить верным своим сынам лишнюю работёнку за то же жалование. В принципе, Родина, как всегда, была права, ведь задача полиции – направлять преступный элемент по правильному назначению, не так ли? Ну и кто из нас без греха? А какое назначение в данный исторический момент правильное, Родине, конечно же, виднее.
Потенциальные преступники толпились в тесном холле и ломились в двери с красивыми плакатами. Потолкавшись и послушав разговоры, Джонни кое в чём разобрался.
За первой дверью, с плакатом
«Мать твоя Такия верит, что есть
У сыновей её верность и честь!»
всем резервистам, у кого имеется водительское удостоверение, полагалось его сдать или оплатить штраф за утерю документа. А у кого прав нет, предъявить что угодно со своей фоткой, именем и печатью. И получив призывное предписание, следовать на сборный пункт. И если этого не сделать, попадёшь за уклонение от призыва даже на сборном пункте.
Хотя вряд ли до него доедешь, потому что все водительские удостоверения объявлены недействительными, а лицам, не подлежащим призыву, выдаются временные разрешения за дверью с красивым плакатом: «Такиец! Отдай Родине долг, как только сможешь! Такия – и твоя ж таки Мать!» Там ещё сразу на оборонный заём собирали.