Джозеф Антон
Шрифт:
Питер Майер, глава компании, заказал лондонской фирме «Контрол рискс информейшн сервисез лимитед» отчет о безопасности с анализом «гола в свои ворота» и угроз, которым компания может подвергаться впоследствии. Копии отчета были посланы Эндрю Уайли и Гиллону Эйткену. Главные участники событий — вероятно, по соображениям безопасности — не фигурировали в нем под своими именами. Взамен им присвоили птичьи имена. Документ был озаглавлен внушительно: «Оценка интенсивности и потенциала протестов ржанки против веретенника голубя полярной крачки и косвенных последствий для золотистой ржанки». Пожалуй, не так уж трудно было понять, что «ржанка» означает «мусульмане», «веретенник» — «публикатор», то есть «Вайкинг — Пенгуин», «голубь» — «Шайтанские аяты», «золотистая ржанка» — «Пирсон груп», материнская компании издательства «Пенгуин». Автор «голубя» был превращен в «полярную крачку».
Питер Майер (которого не нарекли никаким орнитологическим именем, хотя в газетах его часто называли королевским пингвином) под страхом
Распространение книги шло своим чередом, она поставлялась и продавалась в больших количествах. Когда она возглавила список бестселлеров «Нью-Йорк таймс», Джон Ирвинг, привыкший в нем лидировать, но теперь опустившийся на строчку ниже, пошутил, что, если первое место достается такой ценой, он, Ирвинг, вполне доволен вторым. Как и Ирвинг, он прекрасно понимал, что его книга — «ненастоящий» бестселлер номер один, что количество продаж взлетело из-за скандала, а не из-за литературных достоинств или читательской популярности. И еще он понимал — и высоко ценил — то, что многие покупали «Шайтанские аяты» из солидарности. Джон Ирвинг был его другом еще с 1980 года, когда их познакомила Лиз Колдер. Шутка была своеобразным дружеским приветом, который послал ему Джон.
22 февраля 1989 года, в день, когда роман вышел в Америке, газета «Нью-Йорк таймс» поместила заявление во всю страницу, которое оплатили Ассоциация американских издателей, Ассоциация американских книготорговцев и Американская библиотечная ассоциация. «Свободные люди пишут книги, — гласило заявление. — Свободные люди публикуют книги. Свободные люди продают книги. Свободные люди покупают книги. Свободные люди читают книги. Руководствуясь американской приверженностью свободе выражения мнений, мы извещаем публику, что эта книга будет доступна читателям в книжных магазинах и библиотеках по всей стране». Американский ПЕН-центр, которым пламенно руководила горячо любимая им Сьюзен Сонтаг, устроил чтения отрывков из романа. В числе читавших были Сонтаг, Дон Делилло, Норман Мейлер, Клер Блум и Ларри Макмертри. Ему прислали пленку с записью события. У него ком подступил к горлу. Много позже ему сказали, что некоторые крупные американские писатели поначалу было уклонились. Даже Артур Миллер нашел повод для отказа — мол, его еврейское происхождение может повредить делу. Но за считанные дни неугомонная Сьюзен почти всех заставила одуматься и встать в строй.
Страх, распространившийся в издательском бизнесе, был реальным, потому что угроза была реальна. Фетва угрожала не только автору, но и издателям и переводчикам. И тем не менее книжный мир, где свободные люди делают свободный выбор, надо было защищать. Ему часто приходило в голову, что этот кризис похож на очень яркий свет, падающий на решения и поступки каждого, творящий ландшафт без теней, оголенный, отчетливый мир верных и неверных поступков, хороших и плохих решений, «да» и «нет», силы и слабости. Под этим жестким светом одни издатели проявили себя героями, другие — людьми бесхребетными. Возможно, самым бесхребетным из всех оказался глава одного европейского издательского дома — назвать его по имени было бы немилосердно. Он вставил в окна своего кабинета на втором этаже пуленепробиваемые стекла, но не стал их вставлять в окна первого этажа, за которыми на виду у всех работал его персонал; затем он взял отвертку и свинтил с входной двери офисного здания табличку с названием его компании. «Кипенхойер и Витч», видное немецкое издательство, без долгих рассуждений аннулировало договор с ним и попыталось взыскать с него расходы на меры безопасности. (В конце концов немецкое издание выпустил большой консорциум издателей и известных людей, такой же метод применили и в Испании.) Французский издатель Кристиан Буржуа поначалу не хотел выпускать перевод и несколько раз откладывал выход книги, но в итоге под нарастающим давлением критики со стороны французской прессы был вынужден ее опубликовать. Эндрю Уайли и Гиллон Эйткен вели себя потрясающе. Они ездили из страны в страну и уговорами, посулами, угрозами и лестью добивались от издателей, чтобы те делали свое дело. Во многих странах книга вышла лишь благодаря их настойчивому давлению на
А вот в Италии нашлись герои. Издательство «Мондадори» опубликовало перевод на итальянский всего через два дня после фетвы. Владельцы компании — финансовый холдинг «Фининвест» Сильвио Берлускони, CIR Карло Де Бенедетти и наследники Арнольдо Мондадори — проявили б'oльшую нерешительность, чем владельцы «Вайкинг — Пенгуин», звучали сомнения в разумности публикации, но упорство директора издательства Джанкардо Боначины и его подчиненных сыграло решающую роль. Книга вышла в запланированный срок.
Пока происходили эти и многие другие события, автор «Шайтанских аятов» постыдно прятался от фермера-овцевода за разделочным столом на кухне.
Да, помимо орущих заголовков были его частные кризисы, была постоянная озабоченность поисками очередного жилья, был страх за родных (его мать приехала в Лондон, чтобы быть ближе к нему, и остановилась у Самин, но повидаться с ней ему удалось не сразу), и, конечно, была Мэриан, чья дочь Лара звонила ей несколько раз и с жаром твердила, что никто из друзей не может понять, почему ее мать подвергает себя такой опасности. Это не было лишено оснований, такое могла бы сказать матери любая дочь. Мэриан нашла дом, куда они могли вселиться через неделю. Это было очень кстати, но в глубине души он не сомневался, что она покинет его, если кризис затянется. Новую жизнь она переносила с большим трудом. Ее авторское турне было отменено, и, окажись он на ее месте, он, вероятно, тоже долго не продержался бы. Но пока что ее занимала работа — подобие ее обычного творческого процесса: она делала подробные записи о месте, где они находились, заносила в тетрадку валлийские фразы и почти сразу принялась писать рассказы, где вымысла как такового было немного — в основном художественная обработка текущих событий их жизни. Один из этих рассказов назывался Croeso i Gymru, то есть «Добро пожаловать в Уэльс», и начинался так: «Мы были в бегах в Уэльсе». Эта фраза его раздосадовала: быть в бегах — значит скрываться от правосудия. Мы же не преступники, хотел он ей сказать, но не сказал. Она была не в таком настроении, чтобы терпимо переносить критику. Она писала рассказ под названием «Уроки урду».
Министр иностранных дел лгал о нем по телевизору. Британский народ, сказал сэр Джеффри Хау, не любит эту книгу. В ней содержится чрезвычайно грубый отзыв о Великобритании. Великобритания, заявил он, сравнивается в ней с гитлеровской Германией. Автор «нелюбимой» книги поймал себя на том, что кричит в телеэкран: «Где? На какой странице? Покажи мне, где я это написал!» Ответа не последовало. На экране бесстрастно мерцало чистенькое, пухленькое, странно податливое лицо сэра Джеффри. Он вспомнил высказывание бывшего министра-лейбориста Дениса Хили, что нападки Хау — это как если бы «тебя терзала дохлая овца», и секунд пятнадцать в голове крутилась мысль, что надо подать на дохлую овцу в суд за клевету. Но это, конечно, было бы глупо. В глазах всего мира он сам был Великим Клеветником, и, значит, ответная клевета на него была делом позволительным.
Дохлой овце вторили другие. Большой и, в отличие от героя своей книги, недобрый великан Роальд Даль сказал газетчикам: «Рушди — опасный оппортунист». Двумя днями раньше архиепископ Кентерберийский Роберт Ранси заявил, что «понимает чувства мусульман». Вскоре поймут их чувства и Римский Папа, и главный раввин Великобритании, и кардинал Нью-Йоркский. Божье войско строилось в ряды. Но в его защиту высказалась в печати Надин Гордимер, и в тот день, когда они с Мэриан покинули ферму Деб и Майкла и переехали в дом, который сняли, было опубликовано так называемое «Заявление писателей мира» в его поддержку, подписанное тысячами писателей. Великобритания и Иран разорвали дипломатические отношения. Что любопытно, разорвал их Иран, а не правительство Тэтчер. Судя по всему, защита, предоставленная британскими властями вероотступнику, была более неприятна аятоллам, чем экстерриториториальная атака на британского гражданина — правительству его страны. Или, может быть, иранцы просто решили нанести упреждающий удар.
Скромный белый оштукатуренный коттедж с островерхой шиферной крышей назывался Tyn-y-Coed, то есть «Дом в лесу» — обычное название для дома в тех краях. Рядом была деревня Пентрефелин и городок Брекон, недалеко — горы Блэк-Маунтинз и Брекон-Биконз. Погода стояла очень дождливая. В день переезда было холодно. Полицейские начали возиться с печью, долго громыхали и ругались, но в конце концов сумели ее разжечь. Он обнаружил маленькую комнатку наверху, где можно было закрыться и сделать вид, что работаешь. Дом был мрачный, холодный, под стать погоде. По телевизору Маргарет Тэтчер сказала, что понимает, какое оскорбление было нанесено исламу, и сочувствует оскорбленным. Он поговорил с Гиллоном Эйткеном и Биллом Бьюфордом, и оба предупредили его, что общественное мнение какое-то время будет не в его пользу. Он прочел в «Нью-Йорк таймс бук ревью» заявления выдающихся писателей мира в его поддержку, и это в какой-то мере подняло его дух. Он поговорил по телефону с Майклом Футом, и резкие, отрывистые восклицания Фута, выразившего полную солидарность с ним, воодушевили его. Ему представилось, как колышутся в такт неистовой речи Майкла его длинные седые волосы, представилась тихая ярость на лице его жены Джилл Крейги. «Возмутительно. От начала до конца. Джилл и я — мы оба это утверждаем. Безоговорочно».