Джризлик
Шрифт:
– Джок! Вначале сам дорасти! – строго одернул его отец, одновременно крутя копытом бокал с питом, а руками с помощью пульта переключая каналы стереовизора. Дядя, брат матери, сидящий с отцом на одном диване издал одобрительное фырканье, не забывая при этом отхлебывать пит из своего бокала.
– Но, па-а… - плаксиво протянул Джок.
– Джок, не перебивай мать, то есть Джолли! – уже рассержено рявкнул отец.
Он не терпел, когда нарушался устоявшийся церемониал. И так же не терпел, когда его с матерью называли па и ма. В семье было принято, что дети зовут родителей только по именам. И лишь сами родители называли друг друга: “отец” и “мать”.
– И поэтому нам надо подарить Джэжу самые наилучшие из подарков, какие мы можем себе позволить, - ничуть не смущаясь перепалки, продолжила мать. – Мы должны весело отпраздновать этот день!
Еще в начале речи он привычно закрыл глаза. Ему было больно смотреть на искусственно натянутые улыбки, на всю видимость этого праздника, устроенного якобы ради него. Если бы он мог, то заткнул уши, чтобы не слышать полный ложного энтузиазма голос матери. Что ж, хорошо, что хоть речь не зашла о безмерной любви к этому полупарализованному уродцу.
Когда речь стихла, то он немного успокоился и открыл глаза.
Посреди гостиной стоял длинный широкий стол, обычно выставляемый в честь семейных праздников. Мать с помощью своих старших дочерей быстро накрыла его. Все с готовностью расселись. Что-что, а пожевать они все любили.
Большой торт, приготовленный его матерью, стал быстро исчезать, поглощаемый всеми членами семьи. Даже отец и дядя на какое-то время отвлеклись от своих бокалов, и пересели с дивана за стол. Но ничто не мешало им по-прежнему пялиться в стереовизор.
Мать пыталась с ложечки кормить Джэжа, и тот, как всегда покорно, жевал и глотал.
Когда наконец все наелись, отец с дядей вновь вернулись на диван, а двое старших братьев Джэжа отодвинули стол в угол, освободив середину комнаты, где по-прежнему стояло кресло именинника.
– Мать, ты слышала новости? – подал голос отец, прихлебывая из своего бокала. – На днях выйдет закон о принудительной эфтаназии. То есть получается, что всех больных детей первой и второй групп, не достигших совершеннолетия, усыпят.
– Наш Джэж уже совершеннолетний! – тут же отозвалась мать.
Она сидела в углу и просматривала домашнее задание Джамнис. Школа не особо-то нагружала детей заданиями, но хитрая девчонка старалась использовать родителей в своих целях как можно чаще и эффективней.
– Говорят, что их органы будут использованы в научных целях, - подал голос дядя.
– Врут! – заключил отец. – Наверняка их будут продавать и наживаться на нашей крови! Или они пойдут для пересадки солдатам, раненым в военных действиях.
– Ох, уж эти военные действия, - поддакнул дядя, и они дружно отхлебнули пита из своих бокалов.
– Да-а, повезло Джэжу, - притворно-сочувствующе протянул Джок.
Он сидел за небольшим компьютером в самом дальнем углу комнаты и делал вид, что очень занят.
Джэж сидел с открытыми глазами, тупо уставясь в одну точку на стене. Он уже давно облюбовал ее, еще несколько лет назад на одном из семейных мероприятий. Это была щербинка на стене, которую он же сам и сколупнул, еще в те годы, когда не был прикован к креслу. Память вновь начала возвращать его в те годы, когда он мог бегать и прыгать. Тогда еще он мог легко и непринужденно болтать, играть с другими детьми. Тогда он еще умел смеяться, и никто не считал его уродцем и лишним ртом.
Вновь перед его взором вставали картины детства. Вот он с семьей едет в отпуск за город. Поля. Он так любил резвиться в высокой траве. Падать, барахтаться на мягкой подстилке и снова вставать. Ловить губами травинки, пить их сладкий сок и жмуриться от ярких лучей солнца. К сожалению он был в семейном отпуске лишь один раз в своей жизни. В дальнейшем с ним случилась эта неприятность, которая полностью изменила всю его жизнь.
Он четко помнил тот случай. Они с ребятами играли мячом, который попал внутрь открытой землемашины. Джэж не знал, что это за машина и принцип ее работы. Он знал, что на ней большие рабочие бурят землю и прокладывают туннели. В тот момент эта здоровая машина пришла в неисправность и разбитым железным чудовищем стояла на поверхности земли. Рабочие, обнажив ее нутро, поковырялись в ней и, безнадежно махнув рукой, ушли на обед, бросив все там, где оно и было. Когда маленький Джэж тянулся за мячом, он не ожидал ничего плохого. Очевидно плохое ожидало его. Последнее, что он помнил – это слепящие искры перед глазами и странная тянущая боль, сотрясающая все его тело. Казалось, что она тянется целую вечность, а больший срок он выдержать уже не смог и отключился.
В больнице, где он оказался, рядом с ним уже была заботливая мать. Периодически появлялся отец. Больше никого, кроме равнодушной вытянутой морды врача, он не наблюдал. Он находился в тяжелом состоянии около месяца. Иногда выныривая из темноты беспамятства, он слышал тихие голоса. Врач убеждал отца и мать, что могло бы быть и хуже, что они должны радоваться, что их сын остался в живых. Отец грозился и требовал, чтобы его мальчика поставили на ноги. Говорил, что добьется суда над безалаберными рабочими и получит материальную компенсацию за ущерб. Но так же Джэж, лежа с закрытыми глазами, слышал, как отец же шепотом убеждал мать в том, что “их мальчику” было бы лучше умереть. И предлагал написать заявление врачебной комиссии, чтобы его усыпили. Но все-таки Джэж остался в живых.
Он сам неоднократно жалел, что остался живым. Тысячу раз проклинал себя, свою беспечность и живучесть, но все оставалось по-прежнему. В конце концов он оказался в инвалидном кресле. И вот тогда отношение к нему в семье стало резко меняться. Он не мог точно определить с чего это началось, но презрение, раздражение, безразличие и даже ненависть периодически проявлялись в каждом из них. Даже мать, самая заботливая и нежная, иногда теряла терпение и взрывалась.
Наконец устав от самобичевания, он вернулся обратно в гостиную и прислушался к разговорам.
Два старших братца устроились как обычно на балконе, играя в модную карточную игру. Сестер, за исключением Джамнис, которая старательно делала вид, что занимается уроками, в гостиной не было. Мать занималась починкой ее одежды неподалеку. А отец с дядей вновь ушли с головой в стереовизор. Лишь Джок бесцельно глазел в окно. Видимо как-то почувствовав взгляд Джэжа, он обернулся и весело подмигнул.
– Очевидно там в правительстве совершенно свихнулись, - вслух прокомментировал увиденное отец. – Они опять собираются поднять поголовный налог! Думают, что мы деньги штампуем!