Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1
Шрифт:
Жильбер с поклоном принял деньги.
– В буфете остался хлеб, господин Жильбер, – сообщила Тереза: скромность, кротость и усердие молодого человека произвели на нее благоприятное впечатление.
– Благодарю вас, сударыня, – отвечал Жильбер, – поверьте, я не забуду вашей доброты.
– Вот, возьмите, – сказала Тереза, протягивая ему хлеб.
Жильбер хотел отказаться, но, взглянув на Жан-Жака, понял, что его отказ может обидеть хозяина: Руссо уже хмурил брови, нависшие над проницательными глазами, и поджимал тонкие губы.
– Я возьму, – сказал молодой человек.
Он пошел в свою комнатушку, зажав в кулаке серебряную монету в десять су и четыре монеты достоинством в одно су каждая, только что полученные от Жан-Жака.
– Ну наконец-то! – воскликнул он, войдя в свою мансарду. – Теперь я сам себе хозяин, то есть пока еще нет, потому что этот хлеб мне подали из милости.
Несмотря на голод, он положил хлеб на подоконник и не притронулся к нему.
Он подумал, что скорее забудет о голоде, если заснет. Он задул свечу и растянулся на циновке.
На следующий день – Жильбер плохо спал – он поднялся до свету. Жильбер вспомнил слова Руссо о садах, на которые выходило его окно. Он выглянул в слуховое оконце и в самом деле увидал красивый парк; за деревьями был виден особняк, к которому этот сад примыкал. Двери особняка выходили на улицу Жюссьен.
В одном из уголков сада среди невысоких деревьев и цветов стоял небольшой павильон с закрытыми ставнями.
Жильбер подумал было, что ставни прикрыты в столь ранний час потому, что обитатели домика еще не проснулись. Однако вскоре он догадался по тому, как упирались в окна ветви молодых деревьев, что в доме никто не жил по меньшей мере с зимы.
Он залюбовался прекрасными тополями, скрывавшими от его взоров главное здание.
Несколько раз голод заставлял Жильбера взглянуть на кусок хлеба, отрезанный ему накануне Терезой. Однако он не терял самообладания и, пожирая его глазами, так к нему и не прикоснулся.
Благодаря заботам Жан-Жака Жильбер, поднявшись на чердак, нашел все необходимое для своего скромного туалета. К тому времени, когда часы пробили пять, он успел умыться, причесаться и почистить платье. Он забрал хлеб и сошел вниз.
На этот раз Руссо за ним не заходил. То ли из подозрительности, то ли для того, чтобы лучше изучить привычки гостя, он решил накануне не запирать дверь. Руссо услыхал, как он спускается, и стал за ним следить.
Он увидал, как Жильбер вышел, зажав хлеб под мышкой.
К нему подошел нищий, Жильбер протянул ему хлеб, а сам вошел в только что открывшуюся булочную и купил кусок хлеба.
«Сейчас зайдет в трактир, – подумал Руссо, – и от его десяти су ничего не останется».
Руссо ошибался. Жильбер на ходу съел половину хлеба и остановился на углу улицы у фонтана. Напившись воды, он доел хлеб, потом выпил еще воды, прополоскал рот, вымыл руки и вернулся в дом.
«Могу поклясться, – сказал себе Руссо, – мне повезло больше, чем Диогену; кажется, я нашел человека».
Услыхав шаги Жильбера на лестнице, он поспешил отворить ему дверь.
Весь день Жильбер работал, не разгибая спины. Он вкладывал в однообразное переписывание весь свой пыл, напрягал свой проницательный ум, поражал упорством и усидчивостью. Он старался угадать то, чего не понимал. Подчиняясь его железной воле, рука выводила значки твердо и без ошибок. Вот почему к вечеру у него были готовы семь страниц, переписанных если и не очень изящно, то уж, во всяком случае, безупречно.
Руссо отнесся к его работе придирчиво и в то же время философски. Как ценитель, он сделал замечания по поводу формы нот, слишком тонких штрихов, чересчур удаленных пауз и точек, однако он не мог не признать, что по сравнению с тем, что было накануне, успехи очевидны, и вручил Жильберу двадцать пять су.
Как философ, он восхитился человеческой силой воли, способной в три погибели согнуть и заставить работать двенадцать часов подряд восемнадцатилетнего юношу, подвижного и темпераментного. Руссо с самого начала угадал страсть, пылавшую в сердце молодого человека. Однако он не знал, что явилось причиной этой страсти: честолюбие или любовь.
Жильбер взвесил на руке полученные деньги: одна монета была достоинством в двадцать четыре су, другая – в один су. Один су он опустил в карман куртки, где, вероятно, лежали заработанные им накануне деньги. Монету в двадцать четыре су он с видимым удовлетворением зажал в правой руке.
– Сударь! Вы мой хозяин, потому что у вас я получил работу, вы также предоставили мне даровой ночлег. Вот почему я подумал, что вы могли бы неверно истолковать мой поступок, если бы я не предупредил вас о своих намерениях.
– Что вы задумали? – спросил Руссо. – Разве вы не намерены завтра продолжать работу?
– Сударь! На завтра я, с вашего позволения, хотел бы отпроситься.
– Зачем? – спросил Руссо. – Чтобы бездельничать?
– Мне бы хотелось побывать в Сен-Дени.
– В Сен-Дени?
– Да, завтра туда прибывает ее высочество.
– А-а, вы правы! Завтра и в самом деле в Сен-Дени празднества по случаю приезда ее высочества.
– Да, завтра, – подтвердил Жильбер.
– А я не думал, что вы – любитель поглазеть, мой юный друг, – заметил Руссо, – а поначалу мне показалось, что вы презираете почести, которыми осыпают власти предержащие.
– Сударь…
– Берите пример с меня, вы ведь утверждали, что я для вас – пример для подражания! Вчера ко мне заходил принц крови и умолял, чтобы я вместе с ним явился ко двору. Вы, бедное дитя, мечтаете стоя на цыпочках хотя бы мельком увидеть поверх плеча гвардейца проезжающую карету короля, перед которой все замирают, как перед святыней. Я же был бы представлен их высочествам, принцессы дарили бы меня улыбками. Но нет: я, безвестная личность, отверг приглашение великих мира сего.
Жильбер в знак согласия кивнул.