Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2

Дюма-отец Александр

– Нет, Лоренца, это вы отказываете мне. Нервное движение Лоренцы выдало нетерпение, охватившее ее при этих словах.

– Послушайте, Лоренца, – обратился к ней Бальзамо, – я кое-что могу для вас сделать, и сделать немало, можете мне поверить.

– Говорите, – горько улыбнувшись, проговорила молодая женщина, – Посмотрим, как далеко может зайти щедрость, о которой вы так любите разглагольствовать.

– Бог, случай или судьба, – называйте это, как хотите, Лоренца, – связали нас неразрывными узами. Не стоит пытаться разорвать их в этой жизни, это под силу только смерти.

– Ну, это я уже слышала, – нетерпеливо проговорила Лоренца.

– Так вот через неделю, Лоренца, чего бы мне это ни стоило и как бы ни велик был риск, у вас будет подруга.

– Где? – спросила она.

– Здесь.

– Здесь?! – вскричала она. – За этими решетками, за железными дверьми? Подруга по заточению? Вы ничего не поняли, сударь, я совсем не этого у вас прошу.

– Это все, что в моих силах, Лоренца! Молодая женщина сделала еще более нетерпеливое движение.

– Дорогая моя! Дорогая моя! – ласково продолжал Бальзамо. – Подумайте хорошенько: из нас двоих вам легче перенести все тяготы этого вынужденного несчастья.

– Ошибаетесь, сударь! До сей минуты я страдала только за себя, а не за другого. И я не могу долее выдержать испытание, которому, насколько я понимаю, вы хотели бы меня подвергнуть. Пусть вы поместите рядом со мной такую же жертву, как я. Я буду видеть, как она худеет, бледнеет, чахнет от страданий, как я; я буду слышать, как она стучит, как и я раньше, вот в эту стену, в эту постылую дверь, которую я по сто раз на день разглядываю, пытаясь понять, как она открывается, пропуская вас сюда. А когда эта жертва, моя подруга, обломает, как я, ногти об дерево и мрамор, тщетно пытаясь разбить доски или раздвинуть плиты; когда она, как я, выплачет все глаза; когда она, как я, станет мертвой, и вместо одного перед вами будут два трупа, вы со свойственной вам дьявольской добротой скажете: «Этим двум девочкам весело вместе, они счастливы.» Нет, нет, тысячу раз нет! И она в сердцах топнула ногой. Бальзамо еще раз попытался ее успокоить.

– Ну ну, Лоренца, – молвил он, – не волнуйтесь, будьте благоразумны, умоляю вас.

– И он еще просит меня не волноваться! Он просит меня образумиться! Палач просит снисхождения у жертвы, которую он мучает!

– Да, я прошу вас быть благоразумной и снисходительной, потому что ваши приступы гнева ничего не меняют в нашей общей судьбе, они причиняют боль, только и всего. Примите то, что я вам предлагаю, Лоренца; я дам вам подругу, которая полюбит рабство за то, что оно одарит ее вашей дружбой. Вы напрасно опасаетесь, что увидите грустное, залитое слезами лицо; напротив, ее улыбка, ее веселый нрав развеселят и вас. Милая Лоренца, согласитесь на мое предложение. Могу поклясться, что большего я не могу вам предложить.

– Иными словами, вы поселите рядом со мной наемницу и скажете ей, что тут живет одна сумасшедшая, несчастная женщина, безнадежно больная, вы придумаете мне какую-нибудь болезнь. «Заточите себя вместе с этой сумасшедшей, пообещайте, что будете верно ей служить, и я заплачу вам за ваши услуги, как только бедняжка умрет».

– Ах, Лоренца, Лоренца! – прошептал Бальзамо.

– Нет, все будет не так, я ошиблась, да? – насмешливо продолжала Лоренца. – Я недогадлива, ничего не поделаешь! Я несведуща, я так плохо знаю свет!.. Вы можете сказать этой женщине: «Будьте бдительны: эта сумасшедшая опасна; предупреждайте меня о каждом ее шаге, о всякой мысли; следите за ней днем и ночью». И вы дадите ей столько золота, сколько она пожелает: золото вам достается даром – ведь вы сами его делаете.

– Лоренца! Вы заблуждаетесь; во имя Неба, Лоренца, постарайтесь прочесть то, что у меня в сердце. Дать вам подругу значило бы поставить под удар дело всей моей жизни; если бы не ваша ненависть, вы оценили бы мою жертву… Дать вам подругу, как я уже сказал, это значит подвергнуть риску мою безопасность, мою свободу, жизнь. Однако я готов на это, лишь бы вас избавить от огорчений.

– Огорчений! – вскричала Лоренца с диким хохотом, заставившим Бальзамо содрогнуться. – И он называет это огорчениями!

– Ну хорошо, страдания… Да, вы правы. Лоренца, это невыносимые страдания. Да, Лоренца! Что ж, повторяю: потерпите, придет день, когда кончатся все ваши страдания; придет время, и вы станете свободной; настанет время, когда вы станете счастливой.

– Позвольте мне удалиться в монастырь! Я хочу дать обет.

– В монастырь?

– Я буду молиться, я буду молиться прежде всего за вас, а уж потом за себя. Я буду там заперта, это верно, но ведь у меня будет и сад, и свежий воздух, и простор, и кладбище, где я буду гулять среди могил, подыскивая место и для себя. У меня будут подруги, по-своему несчастливые, у каждой из них своя горькая доля. Позвольте мне удалиться в монастырь, и я дам вам любые клятвы, какие вы только пожелаете. Монастырь, Бальзамо, монастырь! На коленях умоляю вас об этой милости!

– Лоренца! Лоренца! Мы не можем разлучиться. Мы навсегда связаны в этой жизни, слышите? Не просите у меня ничего, что выходит за пределы этого дома.

Бальзамо произнес эти слова отчетливо и в то же время сдержанно, тоном, не допускавшим возражений; Лоренца больше не настаивала.

– Значит, вы этого не хотите? – с убитым видом прошептала она.

– Не могу.

– Это ваше последнее слово?

– Да.

– Ну что же, тогда я попрошу вас о другом, – с улыбкой проговорила она.

– Милая Лоренца! Улыбнитесь еще, вот так же, и можете просить у меня, что только пожелаете.

– Вы готовы исполнить любую мою прихоть, лишь бы я делала все, чего вы от меня требуете, ведь правда? Что ж, пусть так. Я постараюсь быть благоразумной.

– Говорите, Лоренца, говорите!

– Только что вы мне сказали: «Придет день, Лоренца, и ты не будешь больше страдать, наступит время, и ты станешь свободной и счастливой».

– Да, я так сказал и клянусь Небом, что жду этого дня, как и вы, с нетерпением.

– Это время может наступить теперь, Бальзамо, – проговорила молодая женщина с ласковой улыбкой, какую ее муж видел у нее на лице только когда она засыпала. – Я устала, знаете, очень устала. Это нетрудно понять: будучи молодой, я уже столько выстрадала! Так вот, друг мой, – ведь вы говорите, что вы мне друг, – выслушайте меня: сделайте так, чтобы этот счастливый день наступил сию минуту.

– Я слушаю вас, – молвил Бальзамо, охваченный необычайным волнением.

– Я заканчиваю свою речь просьбой, с которой мне следовало бы начать, Ашарат. Молодая женщина вздрогнула.