Э 7
Шрифт:
— Миша, я устал. Я словно тащу на себе гору с момента начала возвышения. — проговорил я, садясь у стены. — Вытаскиваю боевые группы, эвакуирую выживших, прыгаю как чертик из табакерки… Ты же понимаешь, уйти мне — дело секунды. И пока доводов чтобы остаться — нет.
— Зая. — коротко сказал Михаил, заставив меня взглянуть ему прямо в глаза, и невесело усмехнулся. — Она осталась в лапах драконов, и давай откровенно, это было твое решение оставить ее у Вхагар.
— Ты же сам понимаешь, я не хотел подвергать ее лишней опасности. — проговорил я. — Она не предназначена для боя.
— Верно, не предназначена.
— Уверен, вскоре Вхагар объявит свои права на архипелаг Москва, так что нам останется только смотреть как драконы выгоняют всех остальных со своей территории. — прокомментировал я.
— А что дальше? — громко спросил вошедший в зал мужчина, в простой полевой форме. Голос его был громкий и четкий, но буквы чуть смазывались, а когда он подошел ближе — стала понятна причина. Через всю левую щеку, рассекая губы и подбородок, шел глубокий шрам. Похоже военный лишился нескольких зубов, а челюсть пришлось сращивать титановыми пластинами.
— Генерал. — подскочил Михаил.
— Сидите, разрешаю. — коротко бросил мужчина. — Так что? Ваш друг готов отдать нас всех на растерзание крылатым ящерам, которые будут пожирать нас живьем, выжимать души и на протяжении многих поколений питаться нашими потомками?
— Я не это имел ввиду. — попробовал возразить я.
— Ах не это? А что тогда? — коротко и зло спросил генерал. — Может нам еще и тварей со своей земли не выгонять? Оставить их вольно пастись? Вы этого хотите?
— Не надо передергивать мои слова. — закипая сказал я. — У нас с Вхагар договор, я побеждаю в сезоне возвышения, она же будет править архипелагом лишь условно. Ну и если на то пошло, преступников — насильников и убийц, можно ей и скормить, хуже не будет.
— Ах не будет? Сколько пройдет времени прежде, чем они закончатся, а аппетиты дракона — нет? День? Месяц? Год? И что тогда, вы будете готовы отдать ей своих сограждан просто чтобы удовлетворить аппетиты твари? — прищурившись и чуть шепелявя спросил мужчина. — Нет? Очень надеюсь, что нет, иначе говорить нам с вами не о чем.
— Слушай, ты, гад шепелявый. — не выдержав выкрикнул я, телепортировавшись вплотную к мужчине. — Я не знаю из какой жопы ты вылез, но я за людей убивал и умирал. Более чем достаточно. Я бога за человечество прикончил! Если тебе этого мало, чтобы понять мою лояльность людям, то я уж даже не знаю.
— Где я был? — с прищуром спросил генерал. — Пока вы развлекались на аренах, с равными по силе противниками, я вел сотню в атаку на тысячу. Беженцев из подвалов и собирал их по всей Москве, уводя от волков и ящеров. Скольких ты спас? Сотню? Две? Мы вывели из северо-восточного окружения двенадцать тысяч! Я потерял всех товарищей и заместителей, от рук твоего Магистра. Пока ты воскрешал без единого пореза — я получил вот это! Так что заткни свою пасть, сынок, и подумай головой.
— Уже подумал. — чуть не крича ответил я. — Я своим людям отдал больше, чем жизнь, так что мне вам предложить больше нечего.
— Если ты еще дышишь — значит нет. Мало отдал. — сверкая глазами ответил генерал. — Родина — это не побегал по окопам и к мамке в люльку. Родина — это навсегда. Не важно, каких жертв она требует. Она заберет все, и наш долг — это отдать. До последней капли крови, до последнего вздоха. Понял меня, сынок?
— Ты еще жив, папаша. Так что не видно, чтобы ты ей все отдал. — бросил я.
— Знать рано мне еще на тот свет. Не все что мог сделал. — ответил генерал, глядя мне прямо в глаза. — Хочешь уйти — никто тебя держать не станет. А если остаешься — выполняй, то же, что остальные. У меня все равны, от каждого — по возможностям.
— Товарищ Орлов, Изяслав он… — начал было Михаил.
— У него язык есть, и весьма острый. — криво усмехнулся изуродованными губами генерал. — Так что вполне может за себя ответить. Ну так что, сынок?
— От каждого по возможностям. — хмыкнул я. — Тогда и каждому по его возможностям. Нет тут никакого равенства, и не должно быть.
— Вот как? Может и так. Хочешь армией командовать? Нет же. По глазам вижу. Нельзя тебе бойцов доверять — они тебя только тормозить будут. — жестко проговорил Орлов. — Полная свобода действий, полное обеспечение всем необходимым, максимально невыполнимые задачи — устроит?
— Вполне, если ваши придурки не будут пробовать брать меня в плен и сажать в клетку как зверя. — подумав сказал я. — К слову, мне за это еще никто извинения не принес.
— Выдохнул? — снова криво улыбнулся генерал, а потом резко посерьезнел и я не поверил своим глазам — он поклонился! — Я прошу прощения за своих подчиненных, они выполняли мой приказ. Надеюсь тебя, сынок, устроит мое извинение?
— Да. — чуть замявшись проговорил я. — Пожалуй да.
— Ну хорошо. Тогда сдай оружие и броню, а потом не забудь зайти в госпиталь и принести извинения покалеченному. И надейся, что он тебя тоже простит, ведь в отличие от тебя — у него сломано три ребра. — сказал генерал Орлов, сверкнув глазами. — Полчаса, на то, чтобы привести себя в порядок и оправится. Потом — в штаб. Отныне ты командир специального тактического отряда Миротворец. И единственный его боец. Вопросы?
— Нет вопросов. — коротко ответил я.
— Тогда поздравляю с назначением, командир. Подчиняться будешь лично мне, или генштабу. Нарушишь субординацию при посторонних — будешь отвечать по уставу. — криво усмехнулся Орлов. — Майор, посодействуйте капитану.
— Так точно. — коротко ответил Михаил. — Исполню.
— Отлично. Больше меня не дергать. — кивнв нам генерал уже собрался уйти, когда я его окрикнул.
— Товарищ генерал, а что на счет проходов в другие поселения? Разве они вам не нужны? — спросил я, глядя на горящие иероглифы. — Дело одной минуты.
— Нет, капитан. Проходы нам не только не нужны, они вредны. — ответил Орлов, не оборачиваясь. — Все подробности вам дадут в штабе. Свободны.
— И что это было? — спросил я, стоило генералу покинуть зал.
— Амнистия, вместе с признанием заслуг. — хлопнув меня по плечу, с облегчением ответил Михаил. — Он мужик более чем нормальный. Кукухой немного едет, но тут сам понимаешь, на его долю свалилось не меньше, чем на нашу, только он обычный человек.
— Так себе оправдание. — заметил я.