Эдгар и Маргарита
Шрифт:
Как призраки, стоят вокруг хоругви,
Что здесь творится, боже мой!
В безумной схватке люди очумели,
В их лицах, гнев, жестокость, злоба, месть
И ненависть переплелись, как лозы хмеля,
И с состраданьем глаз ты не увидишь здесь.
Где свой, чужой, едва ли различают,
Рукой безжалостно противника разя,
Как
Едино все: свет жизни, смерти тьма.
Вот меч обрушен грозной силой, адом,
На плечи юные, хрустальные мечты,
И вмиг разбит весь мир пунцовым градом,
Фонтан кровавый грянул из груди.
Там в стороне, отброшенный копытом,
Лежит и корчится пока еще живой
Какой-то воин с черепом разбитым,
В истерике рыдая над судьбой.
Вот ров глубокий, город осажденный,
А с лестницы, приставленной к стене,
Вниз воин падает, стрелой врага пронзенный,
За ним другой, со смолою на лице.
Проклятья шлют все матери и вдовы,
Чьих сыновей уж не поднять с сырой земли,
Не прекратить ни сердца рев, ни стоны,
Не возвратить отцов, мужей с войны.
***
Король встревожен был ужасно,
Узнав, что герцог Олбанской,
На почве ревности, как часто,
На князя Паули шел войной.
– Междоусобиц я не выношу,
Об этом всех предупреждал.
Виновников примерно накажу.
Святой отец?
– Уже послал.
С отрядом рыцарей граф Терский.
– Он на язык уж больно дерзкий!
– Да, мой король, немного есть,
Но в этом деле ему честь.
Он ссору кончит наконец,
Соперников доставит во дворец.
– Удвоить надо с них налог,
Пусть это будет им в урок,
Да и другим на изученье
И от любви дурной леченье.
6. Бунтовщик
Граф оказался молодцом,
Утихомирив в три недели,
Неспешно весть послал с гонцом,
С красоткой нежася в постели.
А город в праздничных огнях,
Уже забыв о страшных днях,
Гуляет с шумом и весельем,
С задорным рыцарским похмельем.
Лишь в свете тусклых, грустных звезд
Один, как рак-отшельник старый
Под впечатленьем сладких грез
Скучает Эдгар – рыцарь славный.
Ничто не радует так взор,
Как образ милый, но далекий.
И сердце рвется на простор,
Где место чувствам лишь высоким.
Ни ветерка. И лист всю ночь не шепчет,
Как будто тайн не хочет разглашать.
Старинный дуб прикинулся, что дремлет,
Стесняясь думы сердца распугать.
Вдруг крик прорвал ночную тишину,
Как молния седую плесень тучи.
О помощи взывают то к нему,
Забудь о думах, поспеши-ка лучше!
Тропинка быстро вьется меж берез,
За холм свернула, и в сей миг картина:
Завязан рот, глаза блестят от слез,
Над честью надругается детина.
Но рыцарь вовремя на помощь подоспел,
Мерзавца в сторону отбросил, стукнув в темя.
Тот глухо охнул, замертво осел.
И наступила тишина на время.
Рыданье девушки прогнало вновь ее.
В лохмотьях платье, нагота святая.
Листом осиновым дрожит душа ее.
– Куда же ты пойдешь теперь такая?
Сквозь слезы голосом дрожащим:
– Я к отцу… отец… к отцу сейчас пойду я.
– А далеко ли он, давай я провожу?
– На площади закован, я еду… еду ему несу я.
– Он вор? Убийца? Добрый человек,
Что без вины не раз уже наказан?
– Он бедный, бедный мой отец.
Наш дом сожгли за несогласие с указом.
Народ он честный по дорогам собирал,
Чтоб землю нашу же вернуть себе обратно.
Предатель, видно, был, его продал…
Потом тюрьма. Избит неоднократно.
За речь такую языка теперь лишен,
И напоказ всем выставлен на площадь.
– На площадь? В кандалах? Так это он?
И тотчас же вскочил верхом на лошадь.
Конец ознакомительного фрагмента.