Эдгар По (биография)
Шрифт:
По стал единственным владельцем "Бродвей джорнэл", заплатив Биско 50 долларов в виде долговой расписки (за нее поручился его друг Хорас Грили), примеру которого По уговорил потом последовать еще нескольких знакомых, ибо журнал постоянно нуждался в денежных субсидиях. Единственное, что хоть как-то вознаградило поручителей, которым пришлось впоследствии расплачиваться с его долгами, были автографы По, украшавшие расписки. Несмотря на отчаянные усилия издателя, "Джорнэл" все же не удалось вызволить из сетей финансовых затруднений. Спасти его могла сумма в 140 долларов, подлежавшая уплате до конца 1845 года, однако достать денег было негде. Некоторые из векселей По уже опротестовали, а его неплатежеспособность стала слишком хорошо известна, чтобы рассчитывать на новые займы. Над журналом
6 декабря редакция "Бродвей джорнэл" была перенесена, очевидно, из-за невозможности платить за помещение, с Нассау-стрит в дом 103 на Бродвее, где жили Томас Инглиш и большой почитатель По - Томас Лейн. Похоже, что именно Лейн заплатил за издание последних двух номеров журнала. 20 декабря По зашел в редакцию и оставил материалы для очередного номера. Он плохо себя чувствовал и был в отчаянии - все думали, что Вирджиния умирает. По объявил Лейну и Инглишу, что хочет утопить горе в вине. Лейн попытался отговорить его от этого намерения, однако, потерпев неудачу, решил не затягивать агонию журнала и попросил По написать прощальное обращение от редакции.
Рождество По встретил у постели Вирджинии, погруженный в тоску и печальные раздумья. Имея на руках кое-какие неиспользованные материалы, Лейн и Инглиш подготовили последний номер журнала, который вышел 3 января 1846 года и был заключен следующим:
"Прощальное слово к читателям.
Ввиду неотложных дел, требующих моего полного внимания, а также учитывая, что цели, ради которых был создан "Бродвей джорнэл", в том, что касается моего личного участия, достигнуты, я хотел бы настоящим проститься с друзьями, равно как и с недругами, пожелав и тем и другим всяческих благ.
Эдгар А. По".
Больше о "Бродвей джорнэл" никто не слышал. Непроницаемый мрак уныния озарил лишь один радостный луч. В октябре нью-йорское издательство "Уайли энд Патнэм" опубликовало новый поэтический сборник По - "Ворон" и другие стихотворения", в который вошли все стихи, написанные почти за двадцать предшествующих лет. Юношеские стихотворения были включены в книгу с важными, зачастую спасительными исправлениями, внесенными в разное время при подготовке многочисленных предыдущих публикаций. Это было, пожалуй, самое выдающееся собрание поэтических произведений, когда-либо изданное в Америке.
Какие бы сокрушительные неудачи ни постигали его в реальном мире, в этом маленьком томике усталый странник благополучно достиг родных берегов. И как ни тяжки были беды, обрушенные на него "громовым полетом лет", По все же удалось укрыться от них в недосягаемом убежище своего воображения.
О, пестрый мой Романс, нередко, Вспорхнув у озера на ветку, Глаза ты сонно закрывал, Качался, головой кивал, Тихонько что-то напевал, И я, малыш, у попугая Учился азбуке родной, В зеленой чаще залегая И наблюдая день-деньской Недетским взглядом за тобой. Но время, этот кондор вечный, Мне громовым полетом лет Несет такую бурю бед, Что тешиться мечтой беспечной Сил у меня сегодня нет. Но от нее, коль на мгновенье Дано и мне отдохновенье, Не откажусь я все равно: В ней тот не видит преступленья, Чье сердце, в лад струне, должно Всегда дрожать от напряженья.(Перевод Ю. Корнеева.)
Глава двадцать вторая
Жизнь Эдгара По прошла в эпоху безвременья. В воздухе носилось множество идей, происходили важные события, однако, по крайней мере, в Америке ничто не обрело еще законченных форм - ни политика, ни социальные процессы, ни общественная мысль. Как следствие, в литературе господствовал такой же хаос. В Нью-Йорке, население которого уже приближалось к полумиллиону человек, общественные и литературные проблемы постоянно и оживленно обсуждались во всякого рода "салонах", покровительствуемых теми, кому экономическое процветание тех лет приносило наибольшие выгоды. Однако дискуссии эти при всей своей пылкости и сентиментальной патетике носили весьма поверхностный характер - так могли говорить лишь люди, еще не осознавшие социального и эстетического значения вопросов, о которых они беспрестанно толковали, и не ощущающие пока насущной необходимости их решения.
Время страницу за страницей листало календарь 1846 года. Под бравурный звон имперских литавр страна шла к войне с Мексикой. В июле 1845 года Техас принял предложение конгресса о присоединении к Соединенным Штатам, а в мае 1846 года президент Полк направил послание конгрессу с объявлением "состояния войны". Мексиканцы, говорилось там, вторглись на принадлежащую нам территорию и проливают кровь наших сограждан на нашей собственной земле. В итоге у южного соседа были безжалостно отторгнуты огромные пространства, и вопрос "рабство или свободные земли?" встал с особой остротой и ясностью. Отныне литература и журналистика стали все больше превращаться в арену борьбы между поборниками рабовладения и его противниками, между защитниками федерализма и сторонниками укрепления центральной государственной власти. В такой атмосфере утонченные творения лирической поэзии все меньше волновали умы и чувства людей, тогда как художественное отображение общественных проблем вызывало растущий интерес.
Мощный толчок, данный "прогрессу" бурным развитием прикладных наук и машинного производства, естественно, порождал надежды на столь же блистательные успехи в области психологии и искусства. Мир с наивной верой ожидал сотворения каких угодно новых, еще более удивительных чудес. Ибо в ту эпоху, когда человек с невиданной доселе стремительностью подчинял себе могучие силы природы, казалось само собой разумеющимся, что и область духовного будет вскоре покорена, исследована и освоена, подобно пустынным техасским просторам.
С достигнутых сегодня вершин знания легко взирать на все это с покровительственным высокомерием великана, наблюдающего за суетливой возней пигмеев.
Однако нет сомнения, что происходившее было исполнено самого реального, хотя и не всегда ясного смысла для живших в то время людей, влекомых бурным потоком событий и не подозревавших еще о порогах и теснинах, которые ждали впереди. В понимании эпохи лежит ключ к пониманию рожденных ею выдающихся личностей. И нет нужды облачать По в покровы мистической таинственности, доискиваясь до истоков идей, вдохновивших такие его рассказы, как "Фон Кемпелен и его открытие", "Месмерическое откровение" или "Правда о том, что случилось с мистером Вальдемаром", - они были написаны сыном своего времени, который, подобно многим другим, связывал самые смелые надежды с развитием естественных наук. "Разумеется, я не стану утверждать, будто удивлен тем, что необычайное происшествие с мистером Вальдемаром сделалось предметом столь оживленного обсуждения..." - говорит По. Что ж, ему вполне можно поверить, памятуя о том, где и когда это было сказано. Подобные происшествия действительно будоражили воображение его современников. Мир уже созрел для общения с феноменальным, и описанные в рассказе события были всерьез восприняты по обе стороны Атлантики. Один из читателей писал По:
"Бостон, 16 октября 1845. Уважаемый сэр!
Ваш рассказ о случае с г-ном Вальдемаром распространился в списках по всему нашему городу, вызвав очень большой интерес. Я могу без всяких оговорок заявить, что не испытываю ни малейшего сомнения в возможности подобного феномена, ибо собственноручно вернул к жизни человека, умершего от чрезмерного употребления горячительных напитков, и сделал это, когда он уже был положен в гроб для погребения".
В Англии По также привлек пристальное внимание миссис Браунинг и ее литературных единомышленников.