Эдгар По. Сумрачный гений
Шрифт:
Неадекватность восприятия ситуации демонстрирует письмо, отправленное миссис Клемм 29 августа 1835 года. Мы не будем приводить его полностью — оно очень большое, но часть необходимо воспроизвести:
«Моя самая дорогая тетушка,
меня слепят слезы, в то время как я пишу это письмо, — и нет желания продлить еще один час жизни. Среди горя и беспокойства глубочайшего меня настигло ваше письмо — а вы хорошо знаете, как слаб и не способен существовать я под грузом печали. Если бы злейший враг мой мог читать в моем сердце, и тот содрогнулся бы от жалости ко мне. Мое последнее, мое последнее, мое единственное (так в тексте письма. — А. Т.), что удерживало меня к жизни, жестоко вырвали — у меня нет желания жить, и я жить не буду [173] . Но пусть долг мой будет свершен. Я люблю, вы знаете, я люблю Вирджинию страстно и преданно. Я не могу выразить словами ту горячую преданность, что чувствую по отношению к моей маленькой кузине — моей собственной, моей дорогой. Как это выразить? О, сделайте это за меня, ибо я не способен
173
Слова и фразы, выделенные курсивом, в оригинале письма подчеркнуты поэтом.
Здесь необходимо прерваться и пояснить, что непосредственным поводом для письма стало предложение, поступившее Марии Клемм от Нельсона По — троюродного брата поэта: забрать тетушку и Вирджинию в свою семью и заняться воспитанием и образованием последней. Нельсон По недавно женился, неплохо зарабатывал и жил в просторном доме. Миссис Клемм и ее дочь ни в чем не будут нуждаться. Он хочет помочь. Тетя сообщила о предложении «Эдди», и оно вызвало вот такую реакцию.
«Искренне верю, что ваш каждодневный покой будет обеспечен — не могу сказать это же по поводу вашей души. У вас обеих чуткие сердца — и вы всегда будете чувствовать, что мое отчаяние будет неизмеримо больше того, что я смогу вынести — что вы довели меня до могилы — что вам никогда не сыскать любви, моей сильнее. Бесполезно скрывать правду — если Вирджиния уедет к Н[ельсону] П[о], я никогда ее больше не увижу — это совершенно точно. Пожалейте меня, моя милая тетушка, пожалейте меня. Нет никого, кто может сейчас поддержать меня, я среди чужих, моя неприкаянность больше той, что я в силах вынести. Бесполезно ждать совета от меня — что я могу сказать? Разве — по чести и по правде — я могу сказать — Вирджиния! Не ходи! — не ходи туда, где вы будете обитать в удобстве и, возможно, будете счастливы — а я… спокойно смогу оставить свою самою жизнь. Если бы она действительно любила меня, разве не отвергла бы она предложение с презрением? О Господи, помилуй меня! Если она идет с Н[ельсону] П[о], что делать вам, моя милая тетушка?
Я подыскал замечательный маленький домик в тихом районе на Черч-хилл — его недавно построили, он стоит в большом саду, там все удобства — и всего за пять долларов в месяц. Я мечтал каждый день и каждую ночь, [был] в восторге от того, что я буду чувствовать, когда я смогу видеть моих единственных друзей — единственное, что я люблю на Земле, — и они будут там со мной; с гордостью я представлял, как удобно вам там обеим будет и как я буду называть ее своей женой. Но мечта рассыпалась, пусть Г[осподь] помилует меня. Для чего мне жить? Среди чужих, без единой души, что любила бы меня».
В абзаце, который мы опускаем, По ведет речь о финансовых перспективах, о том, что получает достаточно, чтобы содержать семью, что послал бы им денег сейчас, но не доверяет почте, так как письма часто вскрывают. Упоминает он о письме, которое получил от Уильяма По (троюродного брата) и в котором тот писал, что хочет помочь миссис Клемм. «Очень скоро он, без сомнения, окажет вам самую действенную помощь», — пишет поэт и завершает абзац восклицанием: «Уповаю на Господа!» А затем от дел практических вновь возвращается к переживаниям:
«Тон вашего письма ранил мне душу — о тетушка, тетушка, ты любила меня прежде — как можешь быть ты такой жестокой сейчас? Вы говорите о том, чего достигнет Вирджиния, выйдя в свет, — и говорите об этом так по-обывательски. Вы уверены, что она будет счастливее. Неужели вы думаете, что кто-то сможет любить ее сильнее, чем я? У нее будут возможности выйти в свет и здесь — нежели с помощью Н[ельсону] П[о]. Здесь каждый встречает меня с распростертыми объятиями.
Прощайте, моя милая тетушка. Я не могу вам советовать. Спросите Вирджинию. Предоставьте решать ей. Дозвольте мне иметь письмо, начертанное ее собственной рукой, со словами прощания — навсегда — и я смогу умереть — сердце мое разорвется — больше я ничего не скажу.
Э. А. П.
Поцелуйте ее вместо меня — миллион раз».
Но этими словами он не закончил. Насколько можно судить по автографу (он воспроизведен в книге А. X. Квина), — почерк разнится — По не отправил послание сразу, но через некоторое время вскрыл уже запечатанное и готовое к отправке и сделал приписку — специально для Вирджинии:
«Вирджинии,
Моя любовь, моя нежнейшая Сисси, моя дорогая маленькая женушка, подумай хорошенько, прежде чем ты разобьешь сердце своего кузена Эдди.
Я вскрыл письмо, чтобы вложить пять долларов — я только что получил ваше письмо в ответ на мое предыдущее. Сердце мое обливается кровью [в мыслях] о вас. Самая дорогая моя тетушка, счастлив, что вы думаете обо мне как о части себя. Я буду бережлив, насколько это возможно. Единственные деньги, что я потратил на себя, это 50 центов — они ушли на стирку. У меня осталось еще 2 доллара 25 центов. Скоро вышлю вам еще. Напишите немедленно. Я буду весь охвачен тревогой и страхом, пока не услышу вас. Постарайтесь убедить мою дорогую Вирджи в том, как преданно я люблю ее… Да сбережет и защитит Господь вас обеих».
В свое время А. X. Квин по поводу приведенного письма совершенно справедливо и очень милосердно заметил: «Обнародование этого письма выглядит вторжением в интимную сферу, которой не должен касаться посторонний взор и на которую даже мертвые имеют право» [174] . Возможно, и нам не следовало вторгаться в эту сокровенную часть жизни поэта. Но как иначе продемонстрировать терзавшую его душевную смуту?
Не только почерк автора, но и сама стилистика письма, его эмоциональный и смысловой строй указывают на спутанность сознания По. Вполне может быть, что когда он писал, то был нетрезв. Но даже если это так, откуда он взял историю о «замечательном маленьком
174
Quinn A. H. Edgar Allan Poe. A Critical Biography. Baltimore; L., 1998. P. 224.
Сумеречное состояние, в котором Э. По пребывал в конце августа, никуда не делось и в сентябре. Хотя можно предположить, что случались и периоды «просветления» — ведь он как-то исполнял свои обязанности, переписывался, общался.
11 сентября По, явно пребывая в отчаянии от своего состояния, пишет Кеннеди:
«Уважаемый сэр!
Я получил вчера письмо от доктора Миллера, в котором он сообщает, что вы уже в городе (Балтиморе. — А. Т.). Спешу тем не менее написать вам, — чтобы выразить в письме то, что всегда находил невозможным сказать словами, — глубокую благодарность за постоянную и деятельную помощь, которую вы мне оказывали, и вашу доброту. Ваше влияние побудило мистера Уайта предоставить мне место в редакции журнала в качестве его помощника с жалованьем 520 долларов в год. Мое новое положение вполне меня устраивает, и по многим причинам, — но, увы, теперь ничто, кажется, не может принести мне ни радости, ни даже самого малого удовлетворения. Прошу простить меня, уважаемый сэр, если письмо это покажется вам слишком бессвязным. Чувства мои сейчас поистине достойны жалости. Я переживаю такой глубокий упадок духа, какого никогда не знал прежде. Мои усилия побороть одолевающую меня меланхолию тщетны. Вы поверите мне, если я скажу, что по-прежнему чувствую себя несчастным, несмотря на значительное улучшение обстоятельств моей жизни. Я говорю, что вы мне поверите, по той простой причине, что человек, пишущий ради эффекта, не станет писать так. Сердце мое распахнуто перед вами — читайте в нем, если оно заслуживает быть прочтенным. Я страдаю — и не знаю почему. Утешьте меня, ибо вы можете. Но поторопитесь, иначе будет поздно. Ответьте мне немедля. Уверьте меня в том, что жить стоит, что жить нужно, и вы докажете мне свою дружбу. Убедите меня поступать благоразумно. Я не хочу, чтобы вы сочли все, что я пишу вам сейчас, шуткой — о, горе мне! Ибо я чувствую, что слова мои бессвязны, — но я превозмогу свой недуг. Вы не можете не видеть, что я испытываю упадок духа, который погубит меня, если продлится долго. Напишите же мне, и поскорее. Вразумите меня. Ваши слова будут иметь для меня больший вес, чем чьи-либо еще, ибо вы были мне другом, когда никто другой не был. Не откажите, — если вам дорог ваш будущий душевный покой.
Э. А. По».
Как, должно быть, удивило и испугало это письмо покровителя. И он тотчас ответил. Правда, по письму Кеннеди можно понять, что он — человек здравомыслящий и совершенно адекватный — не понимал состояния поэта, но увидел в его послании лишь свидетельство меланхолии, пусть и очень глубокой:
«Мой дорогой По, — мне грустно видеть вас в столь плачевном состоянии, о коем ваше письмо свидетельствует. Это странно, что как раз в то время, когда все вас хвалят и когда Судьба начала вам улыбаться, вы становитесь жертвой злодейских духов уныния. Связано это, однако, с вашим возрастом и складом характера. Но будьте уверены — немного решимости, и вы сможете повергнуть врага навсегда. Вставайте пораньше, живите полно и свободно, водите дружбу с людьми веселого нрава, и я не сомневаюсь, что скоро вы сможете послать к дьяволу все ваши тревоги. Несомненно, отныне вы будете преуспевать на стезе литературы и умножите не только собственные жизненные блага, но и писательскую известность, которая — мне доставляет большое удовольствие сообщить это вам — повсеместно растет. Кстати, не могли бы вы написать несколько забавных пьесок — на манер французских водевилей? Если вы захотите (я думаю, вы легко сможете это), то их можно было бы неплохо пристроить, продав нью-йоркским антрепренерам. Мне хотелось, чтобы вы подумали над этим предложением».
Едва ли По мог «подумать над предложением». Его терзали одиночество, отчаяние и мысли о самоубийстве. Он пил, чтобы преодолеть это состояние. Но от вина становилось только хуже. А потом — в один не самый прекрасный день — в редакции объявился мистер Уайт. Его новый помощник справлялся со своими обязанностями, но на него жаловались (видимо, сотрудники), утверждая, что «когда он выпьет, с ним совершенно невозможно иметь дела».
Мы не знаем, когда точно и в каких выражениях был произведен «разбор полетов», но, судя по всему, это случилось едва ли позднее десятых чисел сентября. Потому что уже 22 сентября Эдгар По совершенно определенно был в Балтиморе: этой датой помечена брачная лицензия, разрешавшая ему взять в жены Вирджинию Клемм.
В многочисленных биографиях поэта история его женитьбы расцвечена множеством живописных подробностей. Нет смысла воспроизводить даже некоторые из них, поскольку факты (а также отсутствие объективных свидетельств), к сожалению, их не подтверждают. Мы можем только предположить, что по возвращении По в дом на Эмити-стрит произошло решительное объяснение между ним и Клеммами. Очевидным результатом этого объяснения стал отказ тетушки и племянницы от переезда в семью Нельсона По. Очевидно, тогда же кузену «Эдди» была обещана и рука Вирджинии. Выправка лицензии Эдгаром По вовсе не означала скорой (а тем более немедленной) брачной церемонии, как полагали иные биографы поэта. Не было не только апокрифического тайного венчания, но, скорее всего, не было и официального обручения — разве что По, придававший большое значение символам и ритуалам, по собственному почину купил кольцо и надел его на палец своей кузине. Оформление брачной лицензии, вероятно, из той же области — символов и ритуалов. Беспокойно-мнительному ипохондрику По очень важно было знать, что никаких формальных препятствий к браку с кузиной не существует.