Шрифт:
ЛОГИНОВ Святослав
Единая пядь
– Ну, давай, милая, ну... ты же можешь, ну...
Чёлка скосила блестящий глаз, отороченный густой щёткой коротких
ресниц, переступила с ноги на ногу, но не двинулась с места.
– Ну что ты, родная, нам немножко осталось, там и отдохнёшь... Ну!
Постромками Микола ободряюще похлопал лошадь по потному боку, на миг выпустив рукоять плуга. Оно, впрочем, и не страшно, нрав у кобылки не вздорный, это жеребец может рвануть дуриком, завалив плужок на сторону и заставив гнаться за собой через всю полосу, а потом вновь заводить в борозду. Чёлка не такая, она сперва вздохнёт, напряжётся
– Ну, хорошая...
Чёлка вздохнула, ощутимо напряглась, позволяя ловчей ухватиться за ручки, потом рванула. Сошник разом ушёл в землю, сырой пласт, рассыпаясь на комья, отваливался на бок.
– Но!!!
– завопил Микола, наваливаясь на рукояти.
– Тяни, проклятущая! Но! Пошла, волчья сыть!
С хрипом и воплем, на разрыв жилы они сделали один проход, второй и третий. Микола подбадривал Чёлку площадной бранью, честил, как только муж гулящую жену величает, а Чёлка, тяжело ступая, тянула и тянула плуг и, кажется, тоже стонала самым нутром. Недаром слово "орать" значит и пашенку поднимать, и на крик исходить. Попробуй этак-то усилься молча: пуп разошьётся - и всех делов.
В конце третьего прохода Чёлка снова встала, крупно вздрагивая взмыленными боками.
– Всё, всё, - грубовато успокоил лошадь Микола, - порешили на сегодня. Видишь, как ладно обрядились - завтра уже пахать не нужно оборали полосу, с утра боронить станет, оно полегче... Да стой ты, шальная!
Чёлка и не думала шалить, понуро стояла, ожидая, пока хозяин освободит её от ярма. Микола повалил плуг на бок, оббил с сошника приставшую землю.
– Но! Домой пойдём.
Чёлка легко сдвинула лежащий плуг, мотая головой, пошла к знакомой тропе. Микола поспешал следом, жалея, что не оставил на вечер горбушки с солью: лошадь наградить и себя побаловать. Ничего, дома сыщется...
При выезде на дорогу придержал кобылу. Дорогой шли солдаты. Ходко шли, справно: фузеи начищены, пороховницы наполнены, ремни набелены, усы нафабрены.
– Далече ли собрались, служивые?
– А к Крайнему Рубежу. Там опять нелюдь объявилась: челубеки четверорукие. Двумя руками народ побивают, двумя - пограбливают. Помощь нужна рубежным заставам.
– Ничо, отобьётесь. И прежде вы нелюдь бивали, и ныне погоните.
– А то пошли с нами, старинушка, нелюдь бить!
– крикнул молодой солдатик.
– Как-нибудь без меня справляйтесь, - сурово ответил Микола, поворачивая к хате.
– У вас своя служба, у меня - своя.
* * *
Боронить да сеять - работа весёлая. Борона, слаженная из пяти сучкастых стволов, землю захватывает широко, но тащить её не в пример легче, чем плуг или даже сошку. Потом Чёлке отдых - попастись на сладком луговом клевере, а сам Микола, отмерив в берестянку зерна, идёт сеять. Шагает неспешно, под каждый шаг - взмах руки. Тут своя наука, чтобы нигде не было густо, нигде - пусто. Следом - вновь пройтись бороною, приборонить посеянное, а то налетит вороньё и пограбит не похороненное зерно не хуже четвероруких челубеков.
Работа весёлая, но тоже не из простых, к концу трудов от бороны одно поименование остаётся, хоть в ельник иди за новыми деревами, хоть в рощу поспешай к кустам жимолости, из чьей вязкой древесины режут вставные зубья для борон и граблей.
Поломанную борону Микола бросил на меже. Будет досуг - починит, не будет - к осенней пахоте новую смастерит.
Ночью за горизонтом посверкивало и не тихой зарницей, а кровавым огнистым заревом.
Большаком рать идёт. Не солдатские баталии - ополчение. С посадов мастеровой люд, с деревень - чёрные мужики. И амуниция поплоше, и ружьё со всячиной.
– Эй, мужичок, собирайся! Не время сейчас за стогом прятаться, твоим вилам иное дело есть. На Крайнем Рубеже война гремит, видимо-невидимо нелюди привалило. Челубеки себе в помощь всякую погань пригнали: змея ползучего, да змея летучего. Огнём палят, ядом прыщут. Сегодня срок пришёл землю не боронить, а оборонять.
Микола оставил вилы, смахнул со лба выпотную соль:
– Эвон вас сколько! Поди, и без меня управитесь. А мне и тут трудов не переделать. У вас своя служба, у меня своя.
* * *
Смирная Чёлка, понурив голову, стояла у опушки, хрумкала первым грибом. Вот и колосовики пошли, и кукушки давненько не слыхать. Значит, озими в колос вышли. Опять же, сенокосу конец, до самого леса всё выкошено и по полянам пройдено. А отаву подкашивать ещё не скоро.
Микола стреножил Чёлку, хлопнул по впалому боку. Иди, отъедайся, скоро тебе опять дело сыщется. Лошадь ушла к кустам, где трава посочней и не так донимает кусачий зуд. А Микола с серпом в руке двинул к дальней полосе, где давно уж выколосились озимые. Серп ещё с зимы зазубрен да оттянут, только что сам не жнёт.
Рожь стояла высоченная. Веский колос, словно из золота отлитый, изгибался к земле, готовый пролить созревшие зёрна. В самую пору с сенокосом обрядился, жать пора.
Первую пясть скрутил в жгут, венцом повязал вокруг головы. Вторую тоже в жгут и на землю бросил. А уж потом пошёл жать безостанно. Набирал полную пясть стеблей, единым движением подрезал их всех высоконько над землёй, чтобы травяная мелочь в сноп не попала, и кидал поперёк жгута. Как набиралось полное бремя, обвязывал жгутом и ставил готовый сноп на попа. Кругом устанавливал ещё десять снопов, а двенадцатый сверху, прикрыть братьев от росы и случайного дождика. Дюжина снопов - скирда или купа. Сто куп сожнёшь, тут и дню конец. А каково после такого дня спину распрямлять, знает тот, кто сам жанывал.
Косой, конечно, скорей рожь повалить, да потом замаешься сорную траву из хлеба выбирать. И без того васильки да колючие чертополохи под руку лезут. Хороши васильки во ржи, да плохи в снопе.
С дороги плывёт тележный скрип: едет большой обоз. Бабы-маркитантки да шинкарки - солдат кормить-поить, милосердные сёстры - пораненных лечить, прачки - обстирать да обшить служивых, а следом - просто веселухи, которым работа ночью. А куда деться?
– без этого дела и воевать скучно.
– Гляньте, девки, мужик бабьим делом мается! Эй, жнец, не стыдно за чужими спинами хорониться? Воевать побоялся - с нами иди, найдём тебе работу кухонным мужиком! На Крайнем Рубеже тяготно, объявилась средь нелюди тёмная Могула. Вползает к войску туманом, слабит силы, насылает лихорадку да лихоманку, душу блазнит и голову мутит. Одним мужикам супротив Могулы не выстоять, так и мы на войну пошли. Только ты засел, что гнилой пень в чаще! Собирайся живой ногой!