Единственная для Буйного
Шрифт:
– После отсоса я тебя целовать не будет.
– Выдыхает на ухо. Грубо, рвано. Каждое слово новым толчком приправляет. Но мне кажется… Будто утешает. Объясняет. Грубость свою смягчает.
Стону, вжимаю ногти в его плечи. Царапаю кожу, оставляя следы. Кусаюсь, зубами царапая его кожу. На шее засос оставляю. Мечу. Хочу, чтобы никакая там секретарша не крутилась рядом.
– Сучка кусачая, — рычит. И сам прикусывает моё надплечье. Грубее действует.
– Так надо? – Голос в хрип превращается. Прогибаюсь в спине, упираясь ладонью в стол. – Ты не сказал. Как? А? Ох,
– Сука ты!
– Рявкает, подхватывает под ягодицы. Кажется, что во тьме его глаз черти пляшут. Вытанцовывают, поджигая сильнее.
Всхлипы сами вырываются из груди. Заполняют комнату на ровне с быстрыми шлепками. Стол покачивается от движений, скрепит. Я сильнее цепляюсь за мужчину. Кажется, мы всё своей энергетикой тут сломаем. Уничтожим.
– Или просить? – Не сдаюсь. С ума схожу. Пьянею от того, как Буйный из-за меня ярости поддается. – Пожалуйста… Хочу тебя. Хочу.
– Правду за иронией прикрываю. Чтобы не понял, не разобрал. Как на самом деле мне необходим.
Пальцы Эмира опускаются на мой клитор. Давят в таком же ритме. Трут. Заставляют ерзать от невозможного возбуждения. Ликую от того, что в этот раз я выигрываю. Он мне на уступки идет. Удовольствие неземное причиняет.
Я пытаюсь что-то сказать. Хоть словечко ещё. Но… Срываюсь на протяжный крик, когда мышцы сводит спазмами. Оргазм врывается неожиданно, переворачивая всё внутри. До слёз доводит, сбитого дыхания. И полного опустошения внутри.
Я чувствую, как Эмир кончает глубоко внутри меня. Своё удовольствие получает. Замирает во мне, не спешит выходить. Прислоняется лбом к моей влажной коже, часто дышит.
– Блядь, — выдыхает рвано. – Ты нарвалась, кукла. Усекла?
– Нарвалась? – Едва соображаю. Ничего не понимаю. Иступлено моргаю.
– Хуй ты сегодня куда поедешь. Не выпущу до утра. Посмотрим, какой ещё послушной ты можешь быть.
***
Хочу подорваться с места, когда вижу, что Катюша за котом баб Зои носится по кругу. Но баб Зоя своей рукой мою накрывает.
– Угомонись и сядь уже, дочка, ты ребёнку и вздохнуть нормально не даёшь.
– Она Мурчика сейчас до смерти загоняет.
– Вздыхают и на баб Зою смотрю, та головой качает и улыбается.
– Мурчик с тобой школу выживания прошёл, так что за него не волнуйся.
Я тут же губы поджимаю. Они все сговорились? Один раз было же. И кот сам виноват! Зачем под ноги лезть, когда я с тазом белья шла? Но то, что я его пнула и тот с балкона не вылетел, реально удача. Кот за всё что мог когтями цеплялся. Потом ходил и косо на меня смотрел.
– Всё я у вас косорукая, — обиженно произношу в ответ.
Баб Зоя по-доброму улыбается.
– Ты светлая девочка, Злата. Знаешь же, что я тебя как дочь родную люблю. Ты особенная. Не забывай это. Немного невнимательная, но особенная.
И на душе сразу так тепло становится. Потому что я знаю, что она от чистого сердца. За время, что я у баб Зои жила, я столько любви и заботы получила, как никогда от родной матери не получала. Слегка отворачиваюсь, смахиваю слезинку с ресниц. До слёз прямо проняла.
– И я, баб Зой, —
– А вот по жопе бы тебе не мешало всыпать.
– Старушка тут же меняет тон голоса, а я удивлённо на неё взгляд перевожу.
– За что?
– Как это за что?! Я в жизни столько успокоительных капель не пила, как за время, что тебя не было!
– Баб Зой, я же говорила, что сестру еду спасать.
– Да, я не звонила, потому что не могла. Эмир контролировал. Не разрешал. Я не рисковала. Но ведь я предупреждала.
– Сказала и как в воду канула. Хорошо хоть ведунья есть. Я к ней через день ходила.
Закусываю щеку изнутри. Раньше я всегда баб Зою останавливала, когда она про ведунью свою рассказывала. А вот сейчас почему-то послушать хочется. Может, и не бред всё это?
– И что она сказала?
– Сначала я думала, что слягу, когда она про предательство говорить начала. Женщины, что ты поверила, а тебя подставили.
У меня внутри всё холодом сковывает. Настя. Сука такая. Это она предательница. Я поверила, а она... Сердце снова про Алису болеть начинает. Может, и мне сходить? Про подругу всё узнать? Расспросить?
– Было такое, меня подставили...
– Потом мужчина появился спаситель. Во только я там не совсем поняла. Вроде, как и плохой он, а мысли о тебе злые, но с хорошим помыслом. Как будто сделала ты ему что-то плохое. Простить не может, но помогает. Это он с Катюшей помог?
Боже, меня аж в дрожь бросает. Эта ведунья там с третьим глазом?
– Да, очень сильно помог.
– Выдаю в ответ. Но взгляд баб Зои мне не нравится. Она как будто хочет меня рентгеном просветить, смотрит так внимательно.
– Погубит он тебя, Златка.
– Произносит, а меня буквально на месте подкидывает. Внутри всё сжимается, холодом затягивает.
— Это твоя ведунья плохо увидела, так я его скорее. Не видела она не сгорит у него ничего в ближайшее время?
– Отшучиваться пытаюсь. Не расспрашиваю дальше. Потому что страшно. И толку знать? Я ничего не изменю. Эмир плотно пальцы на горле сжимает. Возле себя держит. А я... я и не уверена, что хочу, чтобы отпускал. Я вообще ни в чём не уверена. Не понимаю, что между нами происходит. Боюсь его и всё равно делаю всё для того, чтобы сорвался и приехал. До ужаса трясусь в его присутствии, а как только он уезжает, мне так пусто внутри, что не знаю, чем пустоту эту заполнить.
– К огню сказала тебя пускать нельзя.
Я вздыхаю и глаза закатываю. Это любой охранник Эмира сказать может.
– Баб Зой...
– Плохой он человек, Злата. Опасный. Вокруг него одни беды. Каждый день на грани жизни и смерти и тебя он с собой тянет.
– Ну, хватит уже страху нагонять!
– Перебиваю баб Зою, хочу тему эту закрыть. Всё это я и так знаю. Не питаю иллюзий на его счёт. Опасный. Плохой. А сестру мою спас. Меня спас. И Алису мою спасёт, я верю в это.
– Киска запуганная какая-то, — Катюша подходит ближе, Мурчика к себе прижимает, а тот только меня видит и сразу в комочек сжимается, — Злат, а мы когда домой? Твой друг обещал, что приедет. Хмурый который.