Единственная
Шрифт:
Иден вгляделась в лицо Мэгги. Не было сомнений, эта женщина знала, о чем говорит. Она все понимала.
— Кто вы? И откуда вам все это известно?
— Меня зовут Мэгги. Я познакомилась с твоим отцом несколько дней назад в Сан-Луисе. Он приехал в поисках тебя. И так получилось, что в моем заведении удалось раздобыть информацию о банде этих головорезов. — Вы владелица салуна? — Иден не могла поверить, что сидящая рядом с ней элегантная и образованная леди заправляет в салуне.
— У меня половина пая в самом большом салуне и увеселительном заведении между Тусоном и Хермосилло.
Глаза
— Б-бордель?
— Бордель. И я, Иден, мадам в нем. Давным-давно я даже работала в таком заведении… только там было похуже. Я все знаю о мужчинах и о том, на что они способны. Но то, что и ты приобрела этот опыт, вовсе не значит, что ты — шлюха. Запомни это, — сурово сказала Мэгги.
В другом конце лагеря Колин пнул последний обнаруженный труп и выругался.
— Ласло смылся, черт побери!
— Нет, здесь все те, кого мы видели. Если он и исчез, то задолго до нашего появления, — убежденно сказал Волк.
— Мы не найдем его в такой темноте. В любом случае Мэгги права. Надо увозить Иден отсюда, чтобы она ночь могла провести в безопасном месте. Давай-ка соберем лошадей, которых они увели с ранчо, и жалких лошадок бандитов.
Накидывая недоузки на своих прекрасных чистокровок, Колин прислушивался к тихому бормотанию между Мэгги и Иден. Слава Богу, она хотя бы разговаривает! Слов он разобрать не мог, но ясно было видно, что дочь тянется к этой шлюхе. Он выругался про себя. Предстояли сложности по возвращении в Сент-Луис.
Он терпеливо ждал рядом со своими лошадьми, пока Волк соберет четырехногих ублюдков, пока Мэгги и Иден подойдут к лагерному кострищу, очевидно, готовые в путь. Колин посмотрел на Иден, которая по-прежнему избегала его взгляда. Его охватило раздражение — какая-то незнакомка заслуживает доверие дочери, а он — нет.
Он подумал, стоит ли говорить о том, что Ласло сбежал, но решил, что это известие лишь опять перепугает дочь. Он подвел к ней лошадку.
— Это Санглоу, Иден. Ты сможешь ехать верхом? Мы недалеко, — просто отъедем подальше от этого места.
Она быстро взглянула на отца и попыталась улыбнуться.
— Все в порядке, отец. Я смогу, — сказала она сдавленным голосом. Вскочила на великолепную кобылку и на мгновение задержала на нем взгляд. — Я должна рассказать тебе о Ласло…
— Не волнуйся, Иден. Мы отыщем его. И не вспоминай больше об этом ублюдке. Он все равно покойник.
В умирающих отсветах заката его лицо было мрачно-угрожающим.
— Он уже покойник. Я убила его, — отозвалась Иден.
— Она сунула ему в ботинок многоножку, и та глубоко укусила его в подъем стопы. Он уехал за час до нашего появления, — добавила Мэгги, садясь на лошадь, которую подвел ей Волк.
Мрачная и гордая улыбка тронула губы Колина.
— Это так, малышка? Он, конечно, заслуживал худшего, но я рад, что это сделала ты. Все в порядке. — Он неуклюже похлопал ее по колену. — И дальше все будет в порядке.
— Спасибо, отец… что не оставил меня… Голос ее дрогнул, она отвернулась, сжала кобылку бедрами и направила медленной рысью от догорающего костра вслед за Мэгги и этим полуиндейцем, ведущим за собой в поводу лошадей бандитов.
Колину
Глава 4
Барт Флетчер разъяренно вышагивал по тебризскому ковру в своем кабинете, каждый раз видя перед собой пустынную улицу внизу, когда проходил мимо большого окна. Наконец он налил себе приличную порцию славной доброй мадеры. Привезти этот напиток через Богом забытые пустыни стоило целое состояние. Сладкий терпкий ароматный напиток прокатился по языку и устремился в горло.
Вообще-то он нарушал собственные правила. Управляя салуном, Барт никогда не позволял себе выпивать ранее пяти часов пополудни. И вот сегодня сорвался, когда, вернувшись от этого зубодера в Хермосилло с еще дергающей болью челюстью, он обнаружил, что Мэгги еще вчера уехала вместе с Колином Маккрори. Барт сделал еще один длинный глоток и выругался.
И все из-за Джуда Ласло. Эмилио уже поведал, что этот отъявленный головорез появился в городе. Мэгги быстро с ним разобралась. Невольная улыбка появилась на лице Флетчера. Его Мэг всегда умела постоять за себя.
— Однако разъезжать вместе с Маккрори и каким-то головорезом-полукровкой — занятие чересчур веселое, — пробормотал он, осушая бокал.
Ее затянувшееся отсутствие тревожило его. Ласло — это дело одно, а вот что касается Маккрори… Господи, да он не вспоминал об этом мошеннике уже лет двадцать. Один из очаровательной коллекции негодяев Джереми Нэша, людей, по сравнению с которыми Аттила Бич Божий — славный малый, которого не зазорно пригласить на чашку чая. Группа наемных убийц Нэша разбежалась в начале шестидесятых, большинство умерли или покинули Мексику. И вот Маккрори вернулся, да еще и втянул в свои дела Мэгги. Это заставляло Флетчера нервничать.
Мэгги. Прекрасная умница Мэгги, с фарфоровыми голубыми глазами, в которых тонул мужчина, и с телом таким совершенным, что не устоял бы и турецкий султан. Мэгги, с ее мягким чувством юмора и добрым сердцем, правда, добрым не к тем мужчинам, которым нужно от нее нечто совершенно определенное. Ее так легко было растрогать историей какого-нибудь разорившегося старателя, и она вникала во все мелочи — от бездомных кошек до уже давно закончивших работу старых больных шлюх. Но ее собственная личная жизнь была вне досягаемости, а душа закрыта на замок после того, как тот чертов южанин жиголо предал ее.
Быть ее наставником — горькая радость. Как страстно она училась, с какой жадностью поглощала знания об огромном окружающем мире, который был далеко отсюда, от этой убогой жизни, которую она была вынуждена вести. Он обучал ее искусству и литературе, истории и естественным наукам; и даже несколько лет назад, когда рудники процветали и доходы были особенно велики, взял ее с собой в Европу. И по-прежнему продолжал надеяться, до сих пор, что она-таки разделит с ним его ложе.
— Глупец, — сказал он сам себе, глядя в зеркало на высокую подтянутую элегантную фигуру и худощавое красивое лицо, обрамленное серебристо-светлыми волосами, аккуратно подстриженные усики и бородку клинышком. В ясных холодно-голубых глазах отразилась насмешка, когда он поднял бокал.