Единственно верный
Шрифт:
Ему стало грустно, и возможно впервые за десять лет Андрей почувствовал себя по-настоящему одиноким: его родина внезапно возникла рядом с ним, но оказалась отвратительной и уродливой — лучше бы ее и не было, такой родины…
Постепенно он вышел к знакомым местам, увидел, где раздваивалась обманувшая его тропинка, но отправляться на поиски круники Андрею уже не хотелось — на душе было противно, а в сапогах хлюпало. Автоматически подобрав еще несколько ягод каши, он побрел домой.
Уха у Нессы вышла превосходная: жирная, сытная, наваристая. Наевшись, Андрей удобно устроился на лавке и принялся чистить добытые коренья. Танк и рогач стояли у него перед
— У тебя хорошо получается, — похвалила его Несса, которая уже успела вымыть посуду и теперь старательно штопала свой порванный жилет. За время отсутствия Андрея она основательно взялась за обустройство дома и успела сделать уборку — глядя на чисто вымытый пол, Андрей подумал, что теперь на его можно, как в турецкой поговорке, выливать мед и кушать. — Стараюсь, — проронил Андрей. — Как нога?
Несса потерла повязку.
— Болит немного…
— Скоро буду швы снимать, — сказал Андрей. — Вытащу нитку, и будешь ты, как новая.
Несса поежилась, видимо, в красках представив себе процесс вытаскивания нити.
— А ты вроде бы в другом платье была? — предположил Андрей, пристально рассматривая Нессу. — Точно в другом.
Та кивнула, опустив голову и скомкав в кулачке край передника, расшитого пышными красными цветами. Ее ответ поразил Андрея до глубины души:
— Я домой прокралась. Взяла кое-чего… зима ведь впереди. Да там и так все разворуют… А нам пригодится.
Андрей только головой покачал. Шустрая девица! Средь бела дня пошла садами и огородами в деревню, где совсем недавно казнили ее мать, и нет сомнений в том, что и к ней теперь не пытают теплых чувств, да еще и добра принесла немало.
— Ну ты и ловкая, ничего не скажешь. Страшно было?
Несса опустила голову.
— Страшно… — едва слышно ответила она. — Особенно когда назад шла. С грузом ведь… А там могли и собак спустить. Но повезло.
Она протянула руку, и Андрей увидел на ее ладони крохотную куколку-оберег: такие в Кучках скручивали из разноцветной ткани и ниток. Пестрая, лупоглазо-пуговичная, эта кукла должна была приносить удачу владелице. Андрей присмотрелся: а ведь потертая уже, видавшая многие виды. Наверно, вдова Ирна в свое время скрутила ее для дочери — чтобы Несса не знала невзгод и печалей.
Пока амулет не особенно хорошо проявил себя.
— Хорошо, что я ее нашла, — промолвила Несса. — Очень хорошо. Она нам поможет.
Она сжала кулак и зарыдала. Впервые с момента смерти матери. Взахлеб.
Глава 6. Охота объявлена
Шани не встречал Дину два месяца. Она уехала курировать строительство, еженедельно присылала отчеты государю, а Бойше, вооружась дряхлыми костяными счетами, вычислял расходы и хватался за голову. Завербованные по всему Аальхарну рабочие рыли котлован, в каменоломнях рубили розовый мрамор, и лучшие скульпторы и художники страны уже начинали создавать статуи и иконы для украшения храма. Шани же о храме почти не думал: осенью ему хватало рабочих забот. Созрели белые ягоды макуши, которые традиционно использовались для составления приворотных зелий. Принцип их действия был в чем-то схож с земной марихуаной: в измененном состоянии сознания привороженный радостно пускал слюни и невероятно жаждал еды и плотских утех. Весь нюанс был в том, что макушь в больших количествах очень быстро разрушала печень, и вчерашний пылкий любовник сегодня корчился в муках и отправлялся к Заступнику. Ведьм десятками свозили в инквизицию из округов; Шани прекрасно знал, что никаким
Измученных в пыточных ведьм провозили по городу в назидание прочим любителям травить ближнего своего. Под вопли горожан на площади шеф-инквизитор подробно разъяснял вину каждой; затем ведьм секли кнутом и отправляли в тюрьму на несколько лет. Раньше за привороты либо сжигали, либо побивали камнями, но Шани оказался человеком прогрессивных взглядов и, проанализировав статистику, заявил, что при столь массовом использовании макуши в низшей любовной магии Аальхарн через десять лет может остаться вообще без женщин. Наверно это был первый случай в истории страны, когда за колдовство были даны определенные послабления…
Итак, дел у шеф-инквизитора всеаальхарнского было немало, о храме он почти не думал, и очень удивился, когда на приеме в честь именин государя увидел архитекторшу — разнаряженную в пух и прах, с увитой жемчугами прической и сияющими бриллиантами на шее. Девушка выглядела невероятно довольной жизнью: видимо, уже начала отделять от строительства долю малую в свой карман. Ничего другого Шани и не ожидал — на хлебном месте все кормятся — и занялся философским диспутом со своим соседом по небогато накрытому столу — придворным лекарником Олеком, который прекрасно помнил о судьбе своего предшественника и держался довольно натянуто. Впрочем, вино перевело беседу в более неформальную плоскость, и Олек осмелился поинтересоваться:
— Что же, святая инквизиция может… — он хихикнул: — найти подход к любому?
— Абсолютно, — серьезно ответил Шани. — Впрочем, истинным сынам Заступника волноваться не о чем. Мы не имеем привычки терзать невинных.
Олек улыбнулся, жалко и криво. Со всех сторон государю закричали многая лета; Шани тоже поднял свой бокал. Вино было, разумеется, не из государевых кладовых, а подаренное горожанами купеческого происхождения, и потому очень хорошее.
— Что же, — продолжал Олек, когда здравицы стихли, — вы можете потащить человека в ваши пыточные за самые простые слова? Например, «я верую в Заступника»?
Шани печально усмехнулся, разглядывая розовые блестки в глубине своего бокала. Видимо со стороны он действительно выглядит чудовищем, этаким повелителем боли и мучений. Особенно грустно то, что таким его считают самые, по большому счету, образованные люди Аальхарна.
— И прямо сейчас я поведу вас в инквизицию как еретика, который не верует в Силы Небесные, — строго сказал Шани. Олек не то, что побледнел — посерел, словно жизнь покинула его. Казалось, он вот-вот упадет в обморок. «Я действительно монстр», — подумал Шани и произнес:
— Ну разумеется, нет. Олек, вы же взрослый человек, должны понимать…
Олек подобострастно усмехнулся, но дрожать не перестал.
— Не шутите так больше, ваша бдительность, — попросил он. — У меня больное сердце, могу и не оправиться.
— Простите меня, — искренне сказал Шани. — Действительно некрасиво получилось.
Олек кивнул. Он прекрасно помнил, как прежний шеф-инквизитор Тафф, недавно, кстати, причисленный к лику святых и при жизни печально известный явными садистскими наклонностями, за такие разговоры легким движением руки отправлял на дыбу, и решил сменить тему.