Эдит Лебединая Шея
Шрифт:
И действительно, в конце второго дня у г-на Дюдуи зазвонил телефон.
— Шеф, это вы?
— Это вы, Ганимар?
Оба они были люди предусмотрительные и прежде всего уверились, с тем ли человеком говорят. Убедившись, Ганимар поспешно продолжал:
— Шеф, немедленно пришлите десять человек. И прошу вас, приезжайте сами.
— Вы где?
— В особняке на первом этаже. Но я вас буду ждать у садовых ворот.
— Еду. Само собой, в автомобиле?
— Да, шеф. Машину остановите шагах в ста. Негромко свистните, и я открою.
Все было сделано, как сказал Ганимар. Чуть позже полуночи, когда во всех окнах верхних этажей погас свет, он выскользнул на улицу и прошел навстречу г-ну Дюдуи. Они быстро посовещались. Полицейские выслушали распоряжения Ганимара. После этого начальник полиции и главный инспектор бесшумно прошли через сад и с величайшими предосторожностями заперлись.
— Ну? — спросил г-н Дюдуи. — Что все это означает? Мы с вами смахиваем на заговорщиков.
Но Ганимар даже не улыбнулся. Никогда еще г-н Дюдуи не видел его в таком возбуждении и не слышал, чтобы он говорил так взволнованно.
— Какие-нибудь новости, Ганимар?
— Да, шеф, на этот раз есть. Только я сам с трудом верю в это. Однако же я не ошибаюсь. Я раскопал всю правду. И как бы она ни была невероятна, тем не менее это правда. Другой нет и быть не может. Только так и не иначе.
Ганимар вытер пот со лба и, поскольку г-н Дюдуи нетерпеливо расспрашивал его, взял себя в руки, выпил стакан воды и начал рассказ:
— Люпен часто оставлял меня в дураках…
— Скажите, Ганимар, — прервал его начальник полиции, — вы у цели? В двух словах, в чем дело?
— Нет, шеф, — возразил главный инспектор, — нужно, чтобы вы знали все фазы, через которые я прошел. Извините, но я считаю, что это необходимо. Я уже говорил, что Люпен часто оставлял меня в дураках и вынуждал наглотаться стыда. Однако в этом поединке, где я всегда бывал побежден… до сих пор… я все-таки набирался опыта в методах его игры, изучал его тактику. А в этом деле с гобеленами я почти сразу же вынужден был задать себе два вопроса. Первый: Люпен, который всегда действует, точно зная, к чему все это приведет, должен был предвидеть самоубийство Спармиенту как возможное последствие кражи гобеленов. Тем не менее Люпен, испытывающий отвращение к крови, все-таки украл их.
— Куш в пятьсот — шестьсот тысяч франков стоит того, — вставил г-н Дюдуи.
— Нет, шеф, уверяю вас, ни в коем случае, ни за какие миллионы Люпен не пойдет на убийство и не захочет даже стать причиной смерти. Это во-первых. Во-вторых, зачем нужен был переполох вечером во время новоселья? Очевидно, чтобы напугать, создать за несколько минут атмосферу тревоги и страха вокруг дела, а в результате замутить истину, о которой без этого, возможно, могли бы догадаться. Не понимаете, шеф?
— Пока нет.
— Действительно, — промолвил Ганимар, — все это очень не просто. Я и сам, сформулировав таким образом проблему, тоже не слишком хорошо понимал. И все же у меня было ощущение, что я на верном пути. Да, нет никаких сомнений, что я на верном пути. Да, нет никаких сомнений, что Люпен хотел отвести подозрения — на себя, Люпена. Понимаете? И все для того, чтобы тот, кто провел все это дело, остался в тени, чтобы никто про него не узнал.
— Сообщник? — предположил г-н Дюдуи. — Сообщник, затесавшийся среди гостей, который включил сигнализацию, а после того, как все разошлись, сумел спрятаться в особняке?
— Вот именно, именно. Уже теплее, шеф. Совершенно очевидно, что гобелены не мог украсть вор, тайком проникший в особняк, это мог только некто, оставшийся в доме. Не менее очевидно, что, проверив список гостей и проведя расследование по каждому из них, можно было бы…
— Ну, ну?
— Однако тут, шеф, есть одно «но». Дело в том, что детективы держали список приглашенных, когда гости приходили и когда расходились. Шестьдесят три человека вошли в дом, шестьдесят три вышли. Таким образом…
— Значит, кто-то из слуг?
— Нет.
— Детективы?
— Нет.
— И все равно, все равно, — уже с некоторым раздражением произнес шеф, — кража была совершена из дома…
— Это неоспоримо, — согласился главный инспектор, горячность которого, казалось, все росла и росла. — Тут никаких сомнений нет. Все мои поиски приводили к такому выводу. И постепенно моя убежденность в этом настолько упрочилась, что однажды я сформулировал такую вот ошеломляющую аксиому: «Теоретически и в действительности кража могла быть совершена только при помощи сообщника, проживающего в особняке. Но такого сообщника не было».
— Абсурд, — согласился г-н Дюдуи.
— Абсурд, вы правы, — согласился Ганимар. — И однако же, когда я произнес эту абсурдную фразу, мне открылась истина.
— Ну?
— Она была еще очень темной, неполной, но вполне достаточной. Эта путеводная нить должна была довести меня до цели. Вы понимаете, шеф?
Г-н Дюдуи молчал. Видимо, в нем свершалось то же чудо, что и несколько дней назад в Ганимаре. Он пробормотал:
— Если это не кто-то из гостей, слуг, детективов, то остается только…
— Да, шеф, остается только…
Г-н Дюдуи вздрогнул, как от удара, и дрожащим голосом произнес:
— Нет, послушайте, это невозможно.
— Почему?
— Давайте рассуждать…
— Давайте, шеф.
— Как! Неужели?
— Давайте, давайте, шеф.
— Невозможно! Что вы! Спармиенту сообщник Люпена?
— Отлично, — усмехнулся Ганимар. — Это все объясняет. Ночью, когда трое детективов бодрствовали внизу или, верней, задремали, так как полковник подпоил их шампанским, вполне возможно, не вполне чистым, этот же самый полковник снял гобелены и передал их кому-то из окна своей спальни, каковая расположена на третьем этаже и выходит на улицу, за которой наблюдение невозможно, потому что окна замурованы.