Эдит Пиаф
Шрифт:
Какое мужество мне понадобилось, чтобы, глядя ей в глаза, сказать: «Ты права. Он в самом деле замечательный».
Ни он, ни я не сказали ни слова о прошлом. Это было невозможно. Она смотрела на нас как доверчивый ребенок. Сказать ей правду? Сказать, что Деда Мороза не существует?
Мы застыли, как восковые фигуры в музее Гревэн. Нужно было что-то делать. Эдит не терпелось рассказать мне о своей любви. Это блюдо нужно было подавать горячим. К счастью, Марсель догадался уйти. Мы остались одни.
Она меня коротко спросила:
— Что ты делала все это
— Расскажу позднее.
Ей только этого и надо было. Она начала свой рассказ.
«Сначала я должна тебе рассказать о своем разрыве с Жобером. Лопнешь от смеха.
Марсель жил у меня в моей квартире в Нью-Йорке. Жобер часто звонил, он находил, что я медлю с возвращением. Однажды вечером меня не было дома. Жобер позвонил и, услышав мужской голос в трубке, сухо спросил:
— Кто это?
— Марсель Сердан.
— Что вы там делаете?
— Я не могу вам этого сказать, но вам лучше не возвращаться.
Повесил трубку и лег спать. Когда я вернулась, на своей подушке я нашла клочок бумаги:
«Звонил Жобер и… долго объяснять. Разбуди меня».
— Потрясающий парень, да?»
Я разделяла мнение Эдит. Сам того не зная, Марсель отомстил за меня Жоберу. И моему злорадству суждено было длиться довольно долго. В течение нескольких месяцев двери дома оставались для него закрыты, несмотря на то, что совместные контракты Жобера и Эдит еще продолжались. Она пела с «Компаньонами» в одном кабаре, а следовательно, встречалась там с Жобером. Я, как могла, издевалась над ним. Вечером перед уходом я каждый раз ему говорила: «До свиданья, Жан-Луи, мы идем прямо домой, потому что завтра с утра мне нужно заняться делами Марселя!» Жобер бесился.
На этот раз мы были не в ванной. Эдит сидела в гостиной на диване, уютно устроившись, подложив под себя ноги.
В джемпере и юбке она была похожа на Эдит начала своей карьеры. Только эти юбка и джемпер стоили дорого. И волосы стали короче. Она сама их подстригла однажды вечером в Нью-Йорке. Ей было жарко, парикмахера под рукой не оказалось, а она никогда не любила ждать. Схватила ножницы — и раз, раз — прошлась вокруг головы. Это ей открыло шею, которая у нее была довольно короткой, сверху она волос не трогала, и они падали ей на лоб. Прическу эту, родившуюся по воле случая и из-за ее нетерпения, она сохранила навсегда.
Я всматривалась в ее лицо, пытаясь понять, что в ней изменилось. Она стала спокойной. Это женщина, довольная жизнью. Как это важно! В уголке дивана она почти не занимает места. Ее руки неподвижны, а глаза сияют… Они освещают все вокруг, они горят, они прекрасны.
«Как я познакомилась с Марселем?»
Вот оно, начало истории.
«Представь себе, однажды в «Клубе пятерых», в конце сорок шестого года, ко мне подвели «марокканского бомбардира». Это была судьба! Мы при всех пожали друг другу руки!»
Их первая встреча была трогательной. Марсель был очень робок. Ему представили «Великую Эдит Пиаф», для него она была тогда и навсегда осталась такой. Он не отдавал себе отчета, что сам тоже был «Великим Марселем Серданом». В другой сфере, но таким же, как она.
«И тут я подумала: «У него глаза не такие, как у других». А потом, знаешь, — что мне тебе врать — больше о нем не вспоминала. Поводов для встреч у нас не было. Во всем виновата Америка! Я пела в «Версале». Менеджер Марселя Люсьен Рупп устроил для него матчи в «Мэдисон Скуэр Гардене».
В своей квартире в Нью-Йорке я чувствовала себя никому не нужной, особенно после истории с Джоном Глендайлом.
Вдруг зазвонил телефон. Это был Марсель. Я переспросила:
— Марсель? Простите, а как ваша фамилия?
— Сердан. Боксер. Вы не помните? Мы познакомились в «Клубе пятерых». Я в Нью-Йорке.
Мне было ужасно смешно. От смущения он делал большие паузы. С него, наверное, пот градом катился.
— Как же, как же, — говорю, — я вас не забыла.
— Знаете, я тоже. (Он облегченно рассмеялся.) А не поужинать ли нам вместе? Я за вами заеду.
Разумеется, я согласилась.
«Делаю» себе лицо, надеваю лучшее платье. Знаешь, такое, на вид простое, но стоит на вес золота. Не успела одеться, как он явился. Одна нога здесь, другая там!
— Скорей, — говорит, — умираю с голоду.
Выходим на улицу: ни машины, ни такси.
— Это тут совсем близко!
Пошли пешком. Еле поспеваю. Он делает шаг, я — три. Такой темп невозможно выдержать. Почему он выбрал бокс? Надо было спортивную ходьбу. Летит вперед и ничего не видит вокруг. Непробиваем как стена.
Входим в какую-то забегаловку. Влезаю на табурет — после марафона — альпинизм! Под нос мне суют тарелку «пастрами». Вываренное сухое мясо — клошар есть не будет! Горчица — вырви глаз! Потом дают мятное мороженое. Все запивается стаканом пива. Каторжника с Гвианы и то стошнит. За все про все — сорок центов.
Невоспитан да к тому же скуп! Стоило разряжаться и мазаться! Удачный вечер!
Марсель смотрит на меня и улыбается своей доброй улыбкой. Он ничего не понял.
— Пошли?
— Ах так, значит, это была закуска? Нельзя сказать, чтобы она вас разорила. И это называется «пригласить даму в ресторан»?
Марсель покраснел до ушей. Он взял меня за руку, не сжимал, но держал крепко. Испариться я не могла.
— Простите, я не сообразил. Я так обычно ужинаю. Но вы, конечно, правы, с вами все должно быть по-другому.
Такси. По дороге ни слова. Старался даже не смотреть в мою сторону. Приехали в «Павильон», самый шикарный ресторан в Нью-Йорке. Вот так в наш первый с Марселем вечер я съела два ужина.
С тех пор мы больше не расставались.
Первый шаг пришлось сделать мне, потому что он не представлял себе, что это возможно. Он робел передо мной, хотя он настоящий мужчина».