Её любимый... босс
Шрифт:
— Я не встречу любовь. Я никому не верю, — прослезилась Катя и тут же улыбнулась, прогоняя боль в душе от вновь возвращающихся неприятных воспоминаний.
— Всё теперь изменится, — была уверена Дезири.
Она взяла косметическую кисточку из своего чемоданчика и стала снова гладить её щёки:
— Не плачем. Дурное было сном, а здесь жизнь другая. Ты готова. Заплету тебя, когда платье наденешь, чтоб не испортить причёску. Сама заберёшь из моей машины? Мне надо сделать макияж ещё одной модели. Я вернусь быстро. Мартин остаётся с Ирой для её
— Хорошо, — кивнула Катя, и Дезири одарила снова доброй, нежной улыбкой, словно, и правда, была ей матерью…
10
Кате было не впервой самой забирать наряд из машины Дезири. Получив от той ключи, она спешила по коридорам продюсерского центра. Здесь тоже было уютно и в каждом коридоре своя обстановка: в одном — картины на стенах в старинном стиле; в другом — современные картины; в третьем — фотографии артистов, кому продюсерский центр помогает продвигаться в их творчестве.
Работая здесь уже год, Катя чувствовала себя своей. Она летела по коридору, улыбалась, радуясь слышать приятные звуки музыки из одного из кабинетов, смех коллег где-то беседующих в другом кабинете. Сбежав по лестнице, не воспользовавшись лифтом, она выбежала на улицу и направилась к парковочному месту Дезири: у каждого работника продюсерского центра — своё, именное.
Открыв машину и взяв аккуратно лежавшее на заднем сиденье светлый наряд балерины, словно то была вуаль из облаков, Катя расправила его. Платье висело на широко вешалке с серебристым крючком. Оно выглядело волшебно, сказочно. Так хотелось скорее переодеться и… танцевать…. исполнить мечту!
Катя закрыла машину, спрятала ключи в карман своего пальто и, перекинув платье через руку, поспешила обратно. Проходя быстрым шагом по коридору, чтобы скорее оказаться вновь в кабинете, где была с Дезири, она и не заметила, как наткнулась на проходящего мимо молодого человека.
Крюк вешалки от её платья совершенно случайно подцепил рукав парня и заставил обоих резко остановиться, хоть и уже почти прошли мимо. Катя испуганно повернулась, осознав, что подцепила кого-то на крючок, что сейчас этот человек может разозлиться, но дурного не было и в мыслях:
— Ах! Простите! — воскликнула она на французском, и парень, с трудом освободив рукав с вешалки, видимо тоже от волнения, молча смотрел в ответ.
Он хотел что-то сказать, скорее возмутиться, как подумала Катя, и она стала мотать головой.
— Простите, — попыталась она улыбнуться и прижала платье к животу.
Она быстро уходила дальше по коридору и чувствовала, как парень смотрит ей вслед. Даже ноги будто не слушались. Они теряли равновесие, но Катя упрямо дошла, пару раз споткнувшись, к нужному кабинету и вбежала туда, плотно закрыв за собою дверь.
— Фу, — увидев ожидавшую там подругу, Иру, выдохнула она.
— Я видела, — смеялась та сдержанно. — Подцепила.
— Кошмар же! — широко раскрыла глаза испуганная Катя. — В прямом смысле подцепила на крючок!
— И знаешь, кого? — смеялась подруга и прошептала. — Гитариста вчерашнего! Он нашего заменил.
— Не помню. Не знаю, — пожала растерянная Катя плечами. — Я и сейчас на него особо не смотрела. Так испугалась! Как он, наверное, зол. Он так смотрел!
— Ну его, — махнула Ира рукой. — Давай переодеваться. Дезири вот-вот вернётся, будет заплетать тебе волосы.
— Давай, — выдохнула Катя, снова расслабившись и засмеявшись случившейся комической ситуации с крюком вешалки…
11
О, снег серебристыми пушистыми хлопьями украсил этот негустой лес! Хруст снега под ногами. Морозная свежесть и утро, когда тёплые лучи солнца мягко растворяются в тумане. Ещё вчера этот снег кружился, словно в вальсе. Каждая снежинка была танцовщица или танцовщик, а, может, даже артист или артистка балета. У каждой — своя партия и наряд, но одно направление: вдохновлять на что-то светлое ту душу, которая заметит красоту очередного чуда природы.
Всё белое, нежное и искристое. Такой красоты, может, не увидишь больше никогда. Только движение в стороне и яркий красный цвет обращал на себя внимание любующейся красотою леса Кати: через лес, пробирался не кто иной, как переодетый в Деда Мороза Джини. Марко стоял рядом с Катей, приготовив фотоаппарат для съёмок, а рядом — оператор с видеокамерой.
Джини несколько раз оглянулся, словно искал кого или опасался слежки, и продолжил путь, а по пути выпустил из руки свой красный, наполненный чем-то весомым, мешок, который волочил за собой. Тот остался лежать на снегу.
— Потом подарки! — воскликнул Марко.
— Да, да. Всё равно здесь никто не ходит, — махнул рукой Джини и встал рядом с оператором.
Он улыбнулся кутающейся в шубу Кате, и она ответила такой же тёплой улыбкой.
— Готовы? — спросил Марко.
— Ты экстремалка, — восхитился Джини Катей, которая отдала ему шубку и вышла на протоптанную снежную поляну, где собиралась танцевать. — Холодно же как… А я для тебя переоделся в Деда Мороза и русский учу! Даже подарки таскаю с собой, как он!
— Джини, — засмеялась она и встряхнулась, приготовившись танцевать. — Музыку!
— Музыку! — повторил за нею и Джинни. — Скорее, а то моя девочка замёрзнет!
Он поспешил нажать на кнопку стоящего на коробке рядом проигрывателя, и на весь лес, разливаясь нежным трепетным эхом, полетела щемящая душу мелодия… Катя сразу забыла, что она здесь для съёмок. Душа летела куда-то в свои мысли, в свой поиск радости и… боль…
Ту боль, что хотелось отпустить. Не должно было её быть в судьбе. Зачем жизнь бьёт? Можно же иначе получать свои уроки? Катя танцевала, задавалась сначала этими вопросами, но… музыка брала верх, танец заставлял улетать душою в пока неведанные края чувств. Отпустить… Расслабиться… Побыть где-то там, где когда-то было хорошо, светло и беспечно, как в детстве. Да…. именно там…