Её звали Лёля
Шрифт:
Маняша смотрела, как хорохорится её младшенькая, а сама вспоминала, сколько времени Лёля любила раньше проводить, ухаживая за своими русыми длинными волосами. Сушила их, расчесывала, заплетала в косу. Это был предмет её девичьей гордости, и вот он остался теперь где-то там, на пыльном дощатом полу военкомата, попираемый ногами. Жаль…
– Ну, да ничего! Новые отрастут! – сказала Лёля. И вдруг, погрустнев, добавила. – Мамочка, а я ведь я теперь боец Красной Армии. У меня вот, – она достала из нагрудного кармана и показала, – книжка имеется. И знаешь, я ведь попрощаться пришла. Нас переводят на казарменное положение. Будут учить дальше.
– Так ты же курсы окончила? – удивилась мать.
– Это да, только теперь надо уставы учить, стрельбе, штыковому бою, маршировать, различать вражескую технику и всё, чему бойцов учат.
– Господи, как же ты, кроха такая, будешь с винтовкой-то обращаться? Она же почти с тебя ростом, – сказала мать. – И тяжелая ведь, сколько в трёхлинейке-то? Помню, в Гражданскую однажды держала в руках. Ох, тяжесть! Почти пять кило!
– Ничего, мамочка. Я справлюсь, – уверенно сказала Лёля.
– Ты хоть с Тёмой-то своим попрощалась?
– Не успела, – сказала печально девушка. – Я из военкомата сразу сюда. Вот, вещи свои гражданские принесла. Сказали – взять отрез на портянки, носки, исподнее, полотенце с мылом. Это на всякий случай, так-то выдать должны, но нам, девушкам, поблажки маленькие разрешили. Зря, конечно. Мы ведь такие же бойцы, как и мужчины. Ну, да ладно. Приказы не обсуждают.
– Так что же ты с Тёмой? – Спросила снова мать. – Нехорошо будет, если ты уедешь, с ним не попрощавшись.
– Мамочка, так нам дали времени всего до утра, а уже вечер почти. Я пока к нему сбегаю, пока вернусь, а вставать очень рано: велели в семь ноль-ноль быть уже возле военкомата, – сказала Лёля. В глазах её было столько грусти, что матери стало жалко дочку, но чем помочь, она не знала.
– Добрый день, – вдруг послышалось от калитки. Женщины повернули головы. Во дворе стоял… Артём собственной персоной. Взвизгнув от радости, Лёля, мгновенно позабыв, что она теперь суровый боец Красной Армии, задача которого приказы исполнять, рванула к Тёме, да торопилась так, что с левой ноги слетел сапог и прыгнул куда-то в заросли малины. На секунду запнувшись, девушка сбросила второй и кинулась босиком к парню.
Он едва успел её подхватить и обнять. Они принялись целоваться, позабыв о матери, которая осталась во дворе. Смотрела на них и улыбалась.
– Простите, Мария Матвеевна, – сказал смущенно Тёма, когда Лёля его отпустила и теперь стояла, прижавшись к нему и положив голову на грудь.
– Ничего, дело молодое, – улыбнулась женщина. – Лёля, веди гостя в дом, за амуницию свою подними, чего разбросала.
Дочь, красная, словно вареный рак, поскольку впервые в жизни при матери позволила себе проявить столько эмоций к парню, спешно взяла один сапог, отыскала второй и, коротко бросив Артёму «пойдем», прошла в дом. Там она попросила его располагаться в гостиной, а сама вернулась во двор с ведром – ноги помыть.
– Ты знаешь, Лёля, – сказала мать, поднимаясь с табурета. – Меня тут соседка звала в гости чай пить. Говорит, ей прислали откуда-то варенье вишневое. Очень вкусное. Вот, пойду, поболтаю. А вы тут пока с Тёмой поговорите. Да, там Володя спит. Смотрите, не разбудите. А если проснется, каша для него в печке, в чугунке.
– А когда ты… вернешься?
– Ну, не знаю. Мы с ней давно не виделись, – улыбнулась мать на откровенно смелый вопрос дочери. Сняла передник, в котором поливала помидоры, вымыла руки и ушла. Едва калитка за ней, скрипнув, затворилась, Лёля мигом бросилась в дом, едва только успев отмыть от пыли свои маленькие ступни. Благо, калоши прихватить успела.
Глава 50
Но проснулся я не в балке рядом с лошадьми, а в палатке поискового отряда. Открыл глаза, и сразу раздались радостные возгласы: «Наконец-то в себя пришёл! Мы уже думали, надо «Скорую» вызывать или самим в посёлок вести, если не оклемаешься». Я приподнялся на локтях и первая, кого заметил, была Ольга. Она смотрела на меня с улыбкой. Моё сердце радостно затрепыхалось: значит, волновалась за меня! Перехватив мой взгляд, она выпорхнула встревоженной птицей наружу.
Рядом остались Сергей и Дима. Стали наперебой рассказывать, как я отключился буквально на копе, пришлось сюда тащить и приводить в чувство.
– Сколько я тут пролежал? – спросил их.
– Да пару часов примерно, – ответили они.
Странно. В прошлом, куда я проваливался, миновало несколько дней. Два или три, кажется.
– Как ты себя чувствуешь? Врача вызывать?
Я прислушался к внутренним ощущениям.
– Спасибо, ребят. Всё в порядке.
– Ну, ты пока полежи. Герман Сергеевич сказал, что когда в себя придёшь, чтобы оставался в лагере. Нам пора возвращаться. И так почти полдня потеряли.
Они встали и ушли. Я полежал ещё немного. Достал телефон, включил. Интересно, как они собирались вызывать «Скорую», если тут сотовая связь не ловит? Ну, да и ладно. Всё равно общаться ни с кем не хочу. Только с Ольгой. Вот где она, кстати? И почему не на копе? Я поднялся, оделся и вышел на улицу, сразу зажмурившись от яркого солнца. С минуту стоял, моргая. Потом, когда глаза привыкли, осмотрелся. Лагерь был пуст, только вдалеке, на самом краю, кто-то возился под навесом. Там у нас была кухня.
Стоило подумать о ней, как сразу в животе забурчало. Поплёлся туда, чтобы чего-нибудь перехватить до вечера. Сегодня на коп уже не вернусь, и в общем даже обеда не заслужил. Как там раньше говорили? Кто не работает, тот не ест. Но всё-таки, может, накормят чем-нибудь. Я подошёл и вдруг увидел, что на кухне сегодня дежурит Ольга. Встал, как вкопанный, она в это время чистила картошку. Увидела меня, усмехнулась:
– Чего стоишь? Проходи, раз уж пришёл.
Я нырнул под навес. Тут не слишком прохладно, и всё же солнце в макушку не печёт. Уже хорошо. Не то, что там, на копе. Негде в тенёк спрятаться. Ощущение, что ты на сковородку попал: сверху солнце шпарит, снизу земля горячим отдаёт. Стою, смотрю на девушку и не знаю, что ей сказать. Мы вроде как не совсем ещё помирились.