Эффект Буратино
Шрифт:
– Тогда я пошел? – Павл оглянулся, но никто не обращал на них никакого внимания.
– Yes, – она чмокнула его в щеку и вскочила. – Через пять минут на НАШЕМ месте.
И, подняв руку с растопыренными пальцами, упорхнула к столу.
Павл еще немного посидел, потом встал и направился к двери.
– Эй, ты куда? – За столом загалдели. – За тебя пьем…
– Сейчас, – отмахнулся он. – Дайте последний раз отлить в любимом местечке, потом ведь не пустите…
И, под дружный смех, он вышел в коридор.
После того, как их с Риской несколько раз застали целующимися в разных углах коридоров, Павл случайно обнаружил в пристройке маленькое помещение, предназначенное, скорее всего для уборочного инвентаря, но почему-то пустое. В двери даже не было замка. Тогда он купил замок, и, задержавшись вечером, вставил его в дверь. Потом нашел в подвале старый офисный диван и притащил его по частям в каморку. Диван занял почти все свободное место. Но им больше ничего и не было нужно.
В дверь тихонько постучали. Он открыл ее и, впустив Рису, быстро защелкнул замок.
– Ну, наконец-то, Рысенок! Мы так давно не были вместе, что мне кажется, уже лет сто прошло. Я так по тебе соскучился.
– Ага, – пробормотала она. – Вместе. Это же в последний раз, Палик.
Веселость ее куда-то улетучилась, и она сидела на диване, опустив голову, и теребила в руках салфетку. Павл осторожно взял у нее бумажный комок и поцеловал в шею. Она повернулась и, отвечая на поцелуй, всхлипнула.
Павл принялся успокаивать ее, нежно гладя по волосам и шепча всякую ласковую ерунду.
– Ну, почему? – с отчаянием спросила она. – Почему так рано? Ведь тебе всего тридцать пять? Может быть, они ошиблись?
– Ты же знаешь, что Большой Админ не может ошибиться, – усмехнулся Павл. – От него зависит уровень жизни. Ошибки могут привести к сбою программы по регулированию численности населения. Там тысячекратные многоуровневые проверки.
– Да знаю я все, – отмахнулась она. – Но почему ты? Почему так рано? Может быть, твои родители в чем-то провинились перед правительством, и срок уменьшения их жизни перешел и на тебя?
– Иди сюда, – сказал он. – У нас мало времени. Там скоро хватятся, куда мы пропали.
– Ну да, – улыбнулась Риса, подобрав салфетку и аккуратно промокнув слезы. – Как же. Секрет Полишинеля. Вот увидишь, они нас еще поздравлять будут, а потом…
– Так, – свирепо прошептал он. – Если ты сейчас же не замолчишь, мне придется сорвать с тебя это красивое платье. А я подозреваю, что переодеться тебе не во что.
– Ладно, – с обычной кокетливой гримаской вздохнула она. – Подчиняюсь грубой мужской силе…
…Он здорово надрался. Честно говоря, все – таки не очень хотелось уходить из жизни в тридцать пять лет, что бы там не говорили высоколобые умы. По большому счету, он еще и жить-то только начал по-настоящему. Отцу вон уже шестьдесят, а День Ухода у них почему-то один. Как бы то ни было, отец успел всего насмотреться. Мать, правда, рано умерла, но тут виноват он сам. Отец говорил, что роды были очень трудными. Минуточку, если она умерла не в свой срок, то, по закону, оставшиеся годы должны были перейти к наследнику, то есть к нему. Ну, пусть двадцать пять процентов. То есть, если отнять еще эти годы, выходит, что ему, вообще, было определено жить лет двадцать пять, не больше? Какая-то ерунда получается. Он попытался осмыслить это, но туман в голове мешал сосредоточиться. К тому же доставили праздничный торт, и поднесли ему для торжественного задувания свечей. По обычаю, это мог сделать только сам уходящий. На торте весело горели тридцать пять огоньков. Павл с трудом задул семь и со смехом поднял руки, но все протестующе загалдели. Непотушенные свечи, по приметам, могли принести гостям несчастье. Он покорно вздохнул и принялся уничтожать остальные.
Риса больше не подходила к нему. Он пытался отыскать ее глазами в толпе, но нигде не заметил.
– Вот, еще и Риска, – подумал он. – Видимо, она, все-таки, его любит. Иначе веселилась бы вместе со всеми.
Несмотря на подступающую к горлу тошноту, Павл налил себе еще и залпом выпил.
Домой его привезли на машине шефа. Отец молча открыл дверь, посмотрел на Павла и покачал головой. Ему надо было обязательно поговорить с сыном в последний вечер. Но, видно, не судьба. Придется отложить разговор до завтра. А там останется совсем мало времени…
Павл с трудом разлепил веки и тут же зажмурился. В лицо били лучи летнего солнца. Он застонал и повернулся. Голова разламывалась от боли, внутри было еще хуже.
– Ну и пусть, – со злостью подумал он. – Какая теперь разница.
Звяканье бутылки о стакан заставило его вновь открыть глаза. Отец с улыбкой протягивал ему стакан холодного пива.
– Убери, – простонал Павл. – Видеть не хочу…
– Давай, давай, – засмеялся отец. – Средство проверенное.
– Павл взял стакан и, передернувшись от отвращения, выпил. Как ни странно, ему тут же стало легче.
– Дай еще, – буркнул он.
Отец снова наполнил стакан и протянул ему.
– Который час? – Павл облегченно вздохнул и сел на постели, похлопывая себя ладонями по щекам, – Мы собраться успеем?
– Иди, прими душ, – мягко сказал отец. – Побрейся. Потом позавтракаем. Ты после душа есть захочешь. Я уже все приготовил.
Действительно, из ванной Павл вышел, если и не совсем свежим, но вполне готовым к завтраку. Отец оказался прав, есть хотелось зверски.
– Ушицы съешь, – суетился отец, щедро наливая в тарелку ароматный бульон. – Осаживает здорово. Скоро и забудешь, как вчера надрался.
– Какая разница, – вяло отмахнулся Павл. – Только и дел-то, до машины дойти. Кстати, сколько там осталось?
– Ешь! – сердито приказал отец. – Мне с тобой еще поговорить надо. А то, что я тебе скажу, слушать можно только на свежую голову. Хотя бы относительно.
Павл послушно принялся уничтожать наваристую уху. Отец следил за тем, как он ест, изредка прихлебывая кофе.
– Ф-фу! – Павл с блаженством откинулся на спинку стула. – Правда, хорошо… Буду знать. Хотя…
Он махнул рукой и, вздохнув, посмотрел на отца.