Эффект проникновения
Шрифт:
Через полчаса лихой гонки джип въехал в город, где не было ни ресторанов, ни театров, ни бутиков, ни коммерческих киосков – только однообразные серые дома. Магазины, правда, тут были, но располагались они в первых этажах тех же унылых зданий и обнаруживались лишь по вывескам типа «Гастроном» или «Промтовары». На улицах Мальцев не увидел обилия прохожих, зато часто попадались люди в униформе, какую Мальцев помнил по фильмам о жизни в Советском Союзе тридцатых годов. Эти вооруженные люди шли поодиночке и по трое, и при их виде у Олега почему-то сжималось сердце.
Квартал за кварталом оставался позади, и ничего не менялось в облике мрачного города, словно сошедшего со страниц знаменитых антиутопий. Так было до тех пор, пока
За воротами располагался совсем другой город. Широкие проспекты утопали в зелени, из окон красивых особняков современной архитектуры слышались звуки музыки. По бульварам прогуливались кричаще одетые женщины, в зеркальных витринах магазинов отражались дорогие автомобили. Но и здесь хватало персонажей в униформе защитного цвета…
Джип замер у подъезда солидного трехэтажного дома с декоративными коваными решетками на окнах первого этажа. Атлет вышел, открыл дверцу для Мальцева:
– Сюда, пожалуйста.
Внутри здания, несмотря на ковры, цветы и уютные рекреационные холлы, пахло казенным учреждением. Мальцева провели на второй этаж, и он оказался в просторном, обставленном комфортабельной мебелью кабинете, куда блондин за ним не последовал.
У длинного стола светлой полировки сидели трое и с неподдельным интересом смотрели на вошедшего. Тот, что находился ближе всех к Мальцеву, выглядел не слишком располагающе. Выражение его глаз, серых и немного навыкате, не обещало ничего хорошего, но в то же время он будто по обязанности приклеил ненастоящую улыбку. Второму было лет пятьдесят, и в его утонченном лице проглядывали признаки интеллигентности, что подчеркивалось очками в стальной оправе. Третьей была женщина – как принято говорить, без возраста, в неописуемо экстравагантном, вызывающем костюме попугайского цвета. Она воззрилась на Мальцева жадно и похотливо.
– Проходите и садитесь, – сказал тип с приклеенной улыбкой. – Нет, не сюда. Вон туда, в кресло. Давайте знакомиться. Вас мы знаем, но вы не знаете нас. Меня зовут Михаил Яковлевич, фамилия моя Гордеев, а должность – народный комиссар внутренних дел…
– Кто?.. – У Мальцева отвалилась челюсть.
Улыбка Гордеева стала еще противнее.
– Скоро вы все поймете. Это, – он кивнул на женщину, – Валентина Алексеевна Лаухина, министр культуры.
– Мадам Помпадур Фоксхола, – добавила Валентина с каким-то вампирским хихиканьем. Бывшая (а по сути, и теперь) проститутка, любовница могущественного Гордеева могла позволить себе подобные шуточки.
– А это, – продолжал Гордеев, не обратив внимания на выходку Лаухиной, – директор Института Фоксхола, Геннадий Андреевич Ратомский.
Интеллигентный мужчина привстал и церемонно поклонился. Народный комиссар упер в Мальцева тяжелый взгляд, наконец-то стер улыбку и заявил:
– Не скрою, товарищ Мальцев, я был против вашего посвящения. Но таково желание товарища Зорина, которого мы все глубоко уважаем… И прислушиваемся к его мнению, да. Так что беседуйте с Геннадием Андреевичем, а мы с Валентиной Алексеевной вас покинем. Очень много дел…
Он поднялся и, не прощаясь, направился к выходу. Лаухина стрельнула глазами в Олега, облизала ярко-алые губы и пошла за Гордеевым, вихляя бедрами, шурша синтетической тканью своего немыслимого одеяния. Казалось, она сожалеет о невозможности повторить для Мальцева трюк героини фильма «Основной инстинкт». Олега даже передернуло, но в общем его занимали проблемы поважнее, нежели вульгарные авансы старой шлюхи, и он тут же забыл о ней.
Гордеев и Лаухина ушли недалеко, всего лишь в соседнюю комнату, где были включены телемонитор и видеомагнитофон.
– Простите, Олег, запамятовал ваше отчество, – произнес Ратомский, смахивая несуществующую соринку
– Просто Олег, – великодушно сказал Мальцев.
– Очень хорошо… Знаете, вон там в баре есть превосходный коньяк. По-моему, глоток-другой не помешает, потому что вам предстоит услышать довольно-таки необычные вещи.
– Сегодня я и без того перегружен необычным, – вяло отозвался Олег. – Уж и не знаю, чем еще меня можно изумить.
Ратомский открыл бар, поставил на стол бутылку французского коньяка, два бокала и пепельницу.
– Можете курить. – Он подвинул к Олегу распечатанную пачку американских сигарет.
– Спасибо. – Олег взял сигарету, а Ратомский разлил коньяк.
– Итак, – начал он после того, как они выпили понемногу, – вы и представления не имеете о том, где находитесь, правда?
– Правда, – лаконично подтвердил Мальцев.
– Это Фоксхол, Сопряженный Мир.
– Благодарю вас Теперь я полностью в курсе происходящего.
Геннадий Андреевич сдержанно рассмеялся:
– Все это не так просто объяснить, Олег.. Собственно, идея о существовании Сопряженных Миров далеко не нова. Она высказывалась мечтателями – фантастами, но обрела плоть только в работах замечательного русского физика Сергея Медынского. К несчастью, он попал под колесо репрессий, но его теории не были похоронены. В тридцатые годы у власти в СССР стояли не только бандиты и двоечники… Были и очень, очень дальновидные люди. Одним из таких людей был генерал Тагилов, и благодаря ему ученик Медынского, профессор Грановский, получил возможность продолжить работу и достичь практических результатов.
– Минуту, Геннадий Андреевич, – решился перебить Олег. – Но что же все-таки такое Сопряженный Мир? Каков физический смысл этого понятия?
– Увы. – Ратомский развел руками. – Не могу ответить вам точно. Теорий Сопряженных Миров существует несколько, и каждая невероятно сложна. Мы научились проникать сюда по своему желанию, но мы до сих пор не знаем, куда именно проникаем. По одним теориям, Сопряженный Мир, или Фоксхол, как мы его называем для удобства – так кто-то когда-то окрестил, – это наша Земля, развернутая в ином измерении. По другим – симметричный мир, отраженный в гигантском зеркале Вселенной, расположенный невообразимо далеко и доступный вследствие искажения пространства. Лично мне больше импонирует теория, по которой Фоксхол – двойник Земли не в пространстве и не в дополнительных измерениях, а во времени. Любое перемещение в Фоксхол и обратно обязательно сопровождается временным скачком в будущее, причем не всегда одинаковым. Иногда это несколько секунд, иногда – месяцы. Но повторяю, мы не знаем, почему так происходит и каково положение Фоксхола в координатах мироздания.
– Понимаю, – заметил Олег, крайне заинтересованный словами Ратомского. – В сущности, человечество всегда сперва училось пользоваться физическим феноменом, а уж потом постигало его суть. Электричество, радиоволны, да что угодно.
– Вот именно, – подтвердил Ратомский. – Я рад, что говорю с настоящим ученым. Но как бы то ни было, Фоксхол не абсолютная копия Земли, не просто Земля-два, где только нет людей… Точнее, не было до нас. Многое здесь отличается. (Мальцев мгновенно вспомнил многоногую тварь с затаенным гипнотизирующим взглядом.) А главное то, что Сопряженных Миров, видимо, несколько. Мы столкнулись тут с локальными зонами физических аномалий, которые назвали мембранами. Пока мы не можем ни проникнуть в них, ни толком понять, что это такое. Наиболее логичным представляется вывод, что мембраны есть двери, ведущие дальше… Куда, как далеко, в какие измерения и миры – мы не знаем. Если это двери, пока их время от времени открывают только оттуда, с другой стороны. Нечто, не укладывающееся в человеческом сознании, появляется в Фоксхоле и уходит прочь. Оно не причиняет вреда… Сейчас, на данном этапе. Мы не можем сказать, замечает ли оно нас и вообще является ли продуктом разумной деятельности.