Егерь: Назад в СССР 3

Рудин Алекс

Петух одиноко валялся в пустом кузове. Везти его бабе Тане сейчас не было никакого смысла — на улице стояла глубокая ночь.

Наверняка спит старушка, подумал я. К чёрту, поеду домой. Ощиплю петуха и выпотрошу, а утром отдам тушку хозяйке вместе с деньгами и извинениями.

Я остановил машину возле калитки. В вольере звонко залаяли Серко и Бойкий.

Да, подумал я. В деревне остаться незамеченным чертовски трудно. Любое твоё передвижение неизбежно сопровождается собачьим лаем.

В окне кухни горел свет. Катя

не спала, ждала меня.

Я набросил на плечи тяжёлую шубу, в одну руку взял ружьё, другой — ухватил за длинную шею петуха, и направился в дом.

Снег на морозе громко скрипел под подошвами валенок, а луна заливала деревню бледным неземным светом.

Катя сидела за столом и читала. Приглядевшись к обложке, я узнал знаменитый роман Александра Беляева «Человек-амфибия».

Подняв голову от книги, Катя удивлённо посмотрела на меня. Затем не выдержала и рассмеялась.

— Андрей! Ты же ушёл охотиться на волка! А добыл несчастного петуха?

— Это попутная дичь, — улыбаясь, ответил я. — Волка мы тоже добыли.

— Правда? — Катя широко раскрыла глаза. — Большой?

— Огромный! Настоящий монстр.

— Ух, ты!

— А как у вас прошёл вечер?

— Замечательно! Мы посадили Серёжу на автобус, потом проводили домой Таню и пошли к Фёдору Игнатьевичу пить чай с мёдом и пирогами. Ух, какие пироги у Марии Антоновны! И с капустой, и с картошкой, и с яблоками! Она мне и собой дала для тебя. Сказала, возьми — накорми своего охотника!

Катя застенчиво улыбнулась.

— Сейчас я поставлю чайник. Раздевайся пока и расскажи — что произошло с этим несчастным петухом?

— Думаю, он умер от испуга, когда волк бросился на клетку.

— Бедный! И что ты теперь собираешься с ним делать?

— Ощиплю, выпотрошу и верну хозяйке. Придётся ещё и денег заплатить, но что же поделаешь!

— Только не при мне, ладно? — попросила Катя. — Я хоть и медик, но петуха мне жалко. Давай, я тебя покормлю, и пойду в комнату.

Чайник зашумел, забулькал. Катя выключила газ и налила мне большую кружку крепкого горячего чая. Я обхватил кружку ладонями и только в этот момент понял, как продрог. И это несмотря на тёплую одежду и валенки.

Я за обе щеки жевал божественно вкусный пирог с рисом и яйцом. Крошки желтка были не бледно-жёлтыми, как у магазинных яиц, а яркими, почти оранжевыми. Набив рот мягким пирогом, я делал большой глоток сладкого чая, а потом снова тянулся за пирогом. И в перерывах ещё успевал рассказывать Кате, как прошла охота.

Наконец, я почувствовал, что наелся. В желудке потяжелело, навалилась усталость, глаза начали слипаться.

— Иди, — попросил я Катю. — Ещё пять минут, и сил на петуха у меня уже не останется.

— Хорошо.

Катя потрепала меня по голове, поставила чашку в раковину, прихватила книгу и ушла в комнату, не забыв прикрыть за собой дверь.

Я поднял петуха с пола, где он

валялся всё это время, и положил на кухонный стол. Так, с чего бы начать?

Добытую на охоте дичь я никогда не щипал, предпочитая снимать перья вместе с кожей. Это и проще, и быстрее. Но, насколько я знал, с курицей так не поступают.

Ладно, начнём с хвоста, решил я. Ухватил петуха за длинные изогнутые разноцветные перья и дёрнул. Перья сидели крепко. Я дёрнул сильнее и вдруг почувствовал, как петух шевельнулся в моих руках. А потом с ужасом увидел, что птица открыла глаза и смотрит прямо на меня.

Воспользовавшись моим оцепенением, внезапно оживший петух рванулся, и я не удержал его. Он громко захлопал крыльями, хрипло закукарекал и взлетел на шкаф. В руке у меня остался только пучок перьев.

— Цып-цып-цып! — растерянно позвал я петуха, но он и не думал слетать вниз. Сидя на шкафу, он что-то громко орал на курином языке. Судя по накалу и интонациям, это был самый отборный мат.

Глава 18

— Вы ещё спасибо скажете, Андрей!

Владимир Вениаминович произнёс это серьёзным тоном, но в густых зарослях бороды скользнула лёгкая улыбка.

— Вам? — скептически спросил я и поморщился.

Голова болела так, что я с трудом мог её повернуть. Это происходило всё чаще, и каждый раз — после наших сеансов.

— Нет, не мне.

Беглов покачал головой.

— Себе. Видите ли, наука давно доказала, что корни всех наших проблем кроются в детстве. Детские страхи и обиды влияют на наше поведение в юности и рождают новые проблемы. А уже они, в свою очередь, определяют нашу жизнь в зрелом возрасте.

Я откинулся на подушку. Облегчения это не принесло — тонкая ткань наволочки была мокрой от пота. Я ощутил, как холодная бязь липнет к шее и затылку.

— Обидно. И что можно с этим сделать?

— Да вот именно то, что вы делаете сейчас. Вспомнить события прошлого, те эмоции, которые вы тогда испытывали, и оценить их с точки зрения сегодняшнего опыта. Если хотите — переиграть прошлое. Не изменить события — это невозможно. Но изменить вашу реакцию на них. Изменить те выводы, которые вы когда-то сделали, и на которых теперь строите свою жизнь.

— А чем вам не нравится моя жизнь? — защищаясь, спросил я.

Владимир Вениаминович устало вздохнул.

— Я здесь вообще ни при чём. Вопрос именно в вас. Это вы можете изменить то, что вам не нравится, и стать более спокойным и счастливым. А я — всего лишь помощник, инструмент.

Он поднялся со стула и подошёл к окну, на карнизе которого пушистой грудой лежал снег. Отдёрнул занавеску, и я зажмурился от яркого света. День был морозным и солнечным.

Деревянные половицы жалобно заскрипели под нешуточным весом психотерапевта. Чтобы выглянуть в окно, ему пришлось пригнуться.