Египетский манускрипт
Шрифт:
«Здесь, в молодом сосновом лесу, принадлежащем В. С. Перлову, выстроено им множество дач, насчитывают более семидесяти; весь лес-парк изрезан дорожками, утрамбованными красным песком, по которым можно гулять даже в сырую погоду, вскоре после дождя. По окраине дач протекает река Яуза с устроенными на ней купальнями. (…) Устройство дач со всеми приспособлениями к летней жизни привлекает сюда москвичей, которые так полюбили эту местность, что каждое лето все дачи бывают переполнены жителями, а угодливый хозяин для развлечения своих жильцов приглашает музыку, которая играет в Перловке два раза в неделю».
Варенька,
Первый визит Ольги к Никонову состоялся в два часа пополудни, на следующий день после объяснения с Геннадием. Лейтенант сам встретил девушку на «той стороне», в двадцать первом веке – и, поддерживая под локоть, провел через портал. В момент перехода Ольгу передернуло – нет, прикидываться не придется, тоннель и правда внушает ей ужас. Момент перехода через полную тьму, через мгновенное «ничто»… исчезающе короткий, застигающий на микросекунду, прямо посреди шага, он леденил кровь и совершенно выбивал девушку из колеи. А потому, уже покидая портал, она так стиснула руку Никонова, что тот с беспокойством посмотрел на спутницу:
– Все в порядке, Ольга Дмитриевна?
Он неизменно обращался к ней на «вы» и только по имени-отчеству. Впрочем, лейтенант вел себя так почти со всеми. Исключением был разве что Николка – в силу юного возраста. Гена Войтюк был для Никонова Геннадием Анатольевичем, компьютерщик Витя – Виктором Владимировичем, а здоровяк Андрей, которого иначе как «Дрон» никто не называл, – Андреем Витальевичем. Лишь к брату Ольги Никонов обращался хоть и на «вы», но попроще – «Роман» или «сержант»; видимо, в силу того что признал в нем солдата, близкого по духу, хотя и младшего по званию. Ромка не возражал – ему это даже льстило.
На мостовой, у самого портала, Ольгу с лейтенантом поджидал Николка. Мальчик нетерпеливо переминался с ноги на ногу – ему не терпелось сорваться куда-то по своим делам. Увидев парочку, он облегченно вздохнул, буркнул Ольге «здравствуйте, мадмуазель» и, сунув лейтенанту какую-то бумажку, умчался. Никонов развернул ее и улыбнулся: на ладони лежал темный, шершавый шарик, такой же, как и тот, что Николка вручил ему в прошлый раз. Волшебный ключ, открывающий дверь в будущее. Дверь, через которую они с Ольгой смогут теперь невозбранно ходить друг к другу.
Лейтенант улыбнулся этим мыслям и не заметил, как неприятно, всего на миг, изменилось выражение лица спутницы. Ольга видела, что передал офицеру Николка, – и скривилась от отвращения к себе. Николка сам, без всяких хитроумных комбинаций, спланированных Геннадием, отдал шарик от коптских четок – видимо, не представляя, как можно поступить иначе, не помочь двум симпатичным людям, попавшим в затруднительное положение. Давно уже Ольга не испытывала таких болезненных уколов совести!
Впрочем, рефлексировать слишком долго она не собиралась. Девушка взяла себя в руки, и вовремя.
– Вот видите, Ольга Дмитриевна, теперь нет никаких препятствий к тому, чтобы ваши друзья могли бывать у нас, когда только пожелают. – И офицер положил ей на ладонь заветную бусину.
Ольгу опять передернуло – правда, на этот раз она сумела не подать виду. Что же – Никонову их намерения ясны насквозь? И чего тогда стоят хитроумные планы Геннадия, раз лейтенант читает их, как открытую книгу? Или она преувеличивает? Или…
Моряк не дал девушке додумать эту неприятную мысль:
– Теперь, если вы не против, – давайте посетим одно любопытное заведение. Уверен, вам понравится. Видите ли, в прошлый раз я выбирал туалеты для вас в некоторой спешке, руководствуясь… как бы это сказать… собственным вкусом. – Ольга вскинулась было возразить, но Никонов жестом остановил ее:
– Так что будет разумно, если вы исправите допущенные мной ошибки, Ольга Дмитриевна. Не так ли? Сестрица порекомендовала хорошую модистку на Кузнецком – так не откажите уж, прошу вас…
И не слушая смущенного лепета девушки (которая, к слову, не слишком-то и протестовала), Никонов увлек ее к поджидавшей возле дома пролетке.
В среду, в по-летнему душный день, в четвертом часу пополудни модный салон, один из многих на Кузнецком Мосту, расположившийся под вывеской «Мадам Клод. Моды платья и фризюр», – был закрыт. В этом не было ничего необычного: хозяйка салона, наполовину француженка, наполовину итальянка, не гналась за числом покупателей, отдавая предпочтение проверенным клиентам. К таким мадам Клод (мадемуазель, если уж быть точным) подходила трепетно, нередко закрывая торговлю, для того чтобы уделить час-другой особо капризной или требовательной посетительнице. Мадам Клод не держала работниц – жила одна, при своем магазинчике, в маленькой квартирке над ним. Жилье это, да и сам магазин, обходились бывшей обитательнице Марселя в изрядную сумму; так что на прислугу и помощниц средств от ее невеликих доходов не оставалось.
Кузнецкий Мост с самого начала девятнадцатого века считался улицей роскоши, моды, шика. С раннего утра и до позднего вечера здесь можно было видеть множество экипажей, и редко какой из них поедет, не наполнившись покупками, – мягкими кофрами с платьем, шляпными картонками и прочим милым глазу женщины скарбом. Здесь все было втридорога; но для московских модниц это не имело решающего значения: слова «куплено на Кузнецком» придавали любой вещи особенную прелесть.
Множество модных магазинов превратило улицу в обычное место гуляний и встреч аристократической публики. Здесь предлагали и пошив одежды на заказ, и продавали «конфекцион» – готовое платье и белье. Примерно с середины века готовое платье стало вытеснять сшитое на заказ, а после реформы Александра Второго повысился спрос и на товар попроще. Но «аристократическая» публика продолжала приобретать модные товары именно на Кузнецком. В здешних магазинах продавали «готовое платье из Парижа», образцы которого выставлялись в витринах на манекенах, – невиданное для России нововведение! Как раз в те годы и перебралась в Москву родная тетушка мадемуазель Клод – и много позже, уже состарившись, выписала из милого Марселя племянницу, чтобы было кому передать налаженное дело.
Новая хозяйка следовала обычаю, заведенному предшественницей, – как и та, не стремилась расширять заведение, предпочитая проверенных клиенток и обзаводясь новыми в основном по рекомендациям. Оттого и не роскошествовала, как владельцы других модных салонов. Однако москвички ценили мадам Клод именно за это отношение: им приятно было найти в живой, непосредственной француженке не только модистку, но и собеседницу, с которой можно поделиться и семейными горестями, и интимными тайнами, и свежими городскими слухами.