Эгнор
Шрифт:
Рон стоял рядом и ловко рубился: два быстрых удара, и два противника падают. Один с рассеченным горлом, второй с разрубленной вертикально грудью. Остальные побежали. Я бросил копье и опустился на землю.
Меня трясло. Болели грудь и нога, на лбу выступила холодная испарина, я тяжело и часто дышал. И внезапно пробрал смех. Я хохотал во все горло, пока Рон не надавал мне пощечин.
«Вот это отходняк! Никогда столько адреналину не набирался за такое короткое время. Как это я так ускорился, что словно время замедлилось?» Мысленно я был все еще взвинчен, но постепенно
Рон связал двоих оставшихся в живых бандитов и оттаскивал их на обочину. Агна успокаивала ошалевших коней. Я зачем-то стал собирать оружие и сносить в одну кучу. Нашел в придорожной траве и свой меч. Подошел к убитому магу. Он был в кольчуге, и я стал раздевать его. Если бы мне раньше сказали, что я буду раздевать труп, — плюнул бы в морду. А сейчас ничего, раздеваю. А что, крови почти нет. Только возле глаза. Неприятно, конечно. Нашел у него амулет: камень в оправе и на цепочке. Висел на шее, я его сразу себе в карман положил, решив потом разобраться. Забрал кошелек и кинжал. Отнес все в общую кучу.
— Господин! Демоны попутали! Не убивайте только, клянусь, больше никогда! Да я все, что угодно, для вас сделаю! — верещал невысокий, упитанный бандит. — Это все Гримис, маг проклятый.
А длинный мечник хмуро молчал и глядел на Рона с обреченной ненавистью.
— Кто надоумил на нас напасть? И зачем?
— Мы никого не убивали, господин, только грабили. А тут прибился к нам недавно маг, чтоб его демоны побрали, и убедил атамана, что можно еще и людей в плен брать и продавать язычникам. У него, мол, связи есть. Я против был, клянусь, но разве атаману слово поперек скажешь? Вмиг порешит! Вот и затаились здесь в засаде. А куда мне было деваться, добрый господин?
— А ты что скажешь? — Рон обратился к длинному.
— Хочешь убить — убивай, я каяться и умолять не собираюсь.
— Почему не стреляли? — Это опять к толстому «дровосеку».
— Так я же говорю, живые нужны были магу, на продажу. Он специально велел луки и арбалеты в лагере оставить. Говорил, с крестьянами и одиночками и так справимся. Мы раньше на другой дороге работали, торговой, а тут и делать в это время нечего, только крестьяне изредка по ней ездят, а какой с них навар? Простите уж меня, господин!
— И многих уже продать успели?
— Никого, клянусь! Впервые мы здесь, и засада эта первая. Как я благодарен, что Спаситель вас послал, от мага проклятого землю избавили! Теперь я честной жизнью зажить смогу, только не убивайте! В деревню вернусь, молиться за вас буду.
Связанный сосед презрительно посмотрел на толстяка и криво усмехался.
Рон повернулся ко мне:
— Твои пленники, ты и разбирайся, что с ними делать. Я бы их убил, заслужили.
— С чего это они мои? — удивился я.
— Был бой. Враг бежал, поле боя осталось за нами. Бились не в строю, а отдельными боевыми единицами. После схватки лично с тобой остались двое живых противников, по закону они твои, и ты волен распорядиться ими по своему усмотрению: хочешь — затребуй выкуп, хочешь — отпусти или убей. Я советую убить. Они же опять за старое примутся.
— Нет! Можно еще сдать нас властям! — отчаянно прокричал толстый. — На каторгу пойдем, молодой господин.
Рон ухмыльнулся:
— Можно и так. Тебе решать, — и с этими словами отошел, оставив наедине с пленными.
Я был в отчаянии. Что делать? Убить безоружных? Ладно защищаясь, но просто так, хладнокровно казнить? Может, действительно отвезти их в ближайшее селение? С этой мыслью подошел к Рону. Он ответил:
— И как ты себе это представляешь? До ближайшего трактира километров двадцать, у нас три коня. Думай. Пешком гнать — до ночи не успеем. Ночевать с ними в поле? А потом опять пешком?
— А может, ты их сам…
— А ты что? Я, между прочим, тоже не палач.
— Да не могу я! — почти закричал в отчаянии. — И не умею мечом махать, — привел последний довод.
— А кто же разбойников безродных мечом казнит, — засмеялся Рон, — их вешают! Веревка у нас есть, можно пожертвовать на такое дело.
— Молодой господин, — прервал нас толстый, — я клянусь вам, что ни за что и никогда не выйду больше на дорогу! Спасителем клянусь! Отпустите, пожалуйста. Деревенский я, разорившийся крестьянин, от нужды в лиходеи подался. Вернусь в деревню — в батраки пойду, но ни в жизнь больше на дорогу не выйду! Не верите? В монастырь уйду, буду грехи замаливать, Спасителем клянусь! — Он на коленях подползал ко мне. — Это Рухис, мечник — безбожник, ему человека убить, что муху прихлопнуть. Он наемником был. За мародерство из отряда выгнали, тогда еще чуть не повесили, вот он виселицу заслужил. А на мне крови нет, молодой господин! Отпустите меня, а?
— Заткнись! — Я лихорадочно думал. — Оставим их здесь, Рон, привяжем к деревьям рядом с дорогой и таблички на них — разбойники. Кто-нибудь проедет мимо, увидит и сам решит, что с ними делать. Как тебе?
— Дело твое. Мне все равно. — Но было заметно, как он вздохнул с облегчением.
Так и сделали. Я лично сделал две таблички из бересты и сам вырезал на них и промазал грязью: «Пни меня» — и крепко привязал их к пленникам. Отошел — со стороны видно хорошо, но сами надписи не видят.
— Егор, долго тебя ждать, уже темнеть скоро начнет, — раздался голос Агны. Они сидели на лошадях, кучка трофеев исчезла, а узлов явно прибавилось. — Нам еще до ближайшего трактира скакать придется.
— Уже иду!
Я побежал к своему коню. Сев на лошадь, все же обернулся: двое бандитов привязаны к деревьям с большими табличками на груди у каждого. Высокий что-то говорил низкому, отчего тот весь сжался. Надписи были видны хорошо, по крайней мере до первого дождя.
Скакали без остановки, пока, в уже сгустившихся сумерках, не добрались до трактира. Я с непривычки устал не меньше лошадей, которые были в мыле, но удержался в седле и был тем доволен. Долго колотили в дверь, пока не появился хозяин. После недолгих препирательств он нас пустил.