Его лучшая любовница

Уоррен Трейси Энн

— Извините, Уайверн, но почему все обращаются к вам «ваша светлость», словно к герцогу?

В гостиной воцарилась потрясенная тишина. Чуть подавшись вперед, Джулианна, сидевшая на кушетке, объяснила:

— Это потому, что он действительно герцог, милая моя, — уточнила она с улыбкой. — А ты не знала?

Щеки Габриэлы запылали, и она потупилась, не желая видеть, как все ее разглядывают.

— А меня тяготит этот титул, — шутливо заявил Уайверн, прерывая общее молчание. — Когда перед вами лебезят, мешая отойти даже по надобности, это бывает весьма утомительно.

Она

рассмеялась вместе с остальными, однако потом чувство неловкости осталось с ней: конечно, она сглупила, выпалив свой вопрос вот так, при всех, но не сделала бы этого, если бы Уайверн при случае сказал ей, кто он такой. И ведь у него было достаточно возможностей сообщить о своем титуле, особенно если учесть, что чуть раньше она уже спрашивала его, не следует ли ей называть его «милорд».

«Зовите меня просто Уайверн», — снисходительно попросил он. «"Уайверн", как же!»

Уголки туб герцога дернулись, а глаза расширились с явным удивлением и, как ей показалось, некоторой долей веселья. Если он рассчитывал на то, что его высокое положение ее испугает, то его ждет печальное разочарование. «Герцог или грузчик… — подумала она. — Его положение в обществе ничего для меня не меняет». Если бы она могла сказать то же самое относительно его самого! При мысли об этом у нее по коже пробежала чувственная дрожь.

К счастью, в это мгновение малышка как раз решила снова поупражнять свои легкие, испустив громкий вопль. Габриэла отвела взгляд и стала рассматривать бледно-голубой бархат своего платья — одного из пяти чудесных новых нарядов, которые для нее заказала Джулианна за прошедшие две недели.

Ближе к вечеру Тони стоял в гостиной Пендрагонов в окружении брата Джулианны, Гарри, ее деверя, отставного майора Уильяма Уоринга, и своего друга Итана: они обсуждали что-то из области коневодства. Если учесть, что сам Тони был владельцем весьма процветающей конюшни, которую многие называли одной из лучших в Англии, при обычном ходе дел он и сам был бы поглощен этим разговором. Однако на этот раз он поймал себя на том, что постоянно отвлекается: его мысли улетали к некоей темноволосой девушке.

Сделав глоток очень недурного кларета, он незаметно посмотрел на Габриэлу, которая разговаривала с другими дамами. После того как утром между ними в храме произошел тот безмолвный обмен взглядами, он решил, что у них будет возможность поговорить. Но каждый раз, когда он направлялся в ее сторону, ей каким-то образом удавалось быстро переместиться подальше.

Он не думал, что ее неуловимость была намеренной, хоть и отметил, что во время ленча они почему-то оказались на противоположных краях стола. Однако, несмотря на расстояние, он пару раз ловил на себе ее взгляд. Когда он в очередной раз заметил его, то не смог удержаться. Слизнув немного сбитых сливок с десертной вилки, он подмигнул ей — и с довольной ухмылкой увидел, как ее щеки становятся пунцовыми, а губы мило сжимаются.

— Так что ты думаешь, Тони? — спросил Гарри Дэвис, граф Аллертон, выводя его из задумчивости.

Он моргнул, пытаясь привести мысли в порядок, и посмотрел на троих собеседников, ожидающих его ответа.

— О чем?

—

О том, чтобы завтра пойти пострелять, конечно! — ответил молодой человек. — Разве ты нас не слушал?

Так оно и было. Он даже не заметил, как разговор перешел с лошадей на пистолеты. Итан бросил на него вопросительный взгляд, который он постарался не заметить.

— Ну что ж, если ветер не усилится и погода останется столь же мягкой, как сегодня, пострелять было бы недурно.

Аллертон одобрительно кивнул:

— Отлично. Тогда днем соберем всех джентльменов. Думаю, леди также будут рады немного пострелять из лука.

— Неплохая мысль, — согласился он.

На другой стороне комнаты Габриэла поднялась. Он увидел, что она подошла к столику, на котором были выставлены кувшины с лимонадом и графины с вином — для тех, кто не желал чай или кофе.

— Прошу меня извинить, джентльмены, — сказал он, демонстрируя свою опустевшую рюмку, — но мне необходимо продолжить возлияния.

Добродушно улыбнувшись, они отпустили его, а сами вернулась к разговору, теперь уже переключившись на политику. Чуть в стороне от них муж Беатрис Невилл завладел вниманием Рейфа и завел с ним какой-то разговор. Судя по серьезному выражению лица Рейфа, речь шла об Экономике. Рейф, самостоятельно составивший миллионное состояние, был не менее успешным финансистом, чем сам Ротшильд. Хорошо зная деловые способности Рейфа, лорд Невилл старался не упустить ни одной возможности получить от него полезные советы. Направившись в противоположную сторону, Тони быстро оказался возле Габриэлы.

Девушка подносила к губам бокал лимонада, который только что себе налила. Сидя слишком близко от камина, она немного перегрелась и теперь наслаждалась прохладным и освежающим напитком. Сделав второй глоток, она вдруг почувствовала странное покалывание в затылке, сказавшее ей о чьем-то приближении. Опуская бокал, она повернула голову — и встретилась с устремленными на нее синими глазами герцога Уайверна. Вспомнив о его титуле, она снова крепче сжала губы.

— Ваша светлость! — приветствовала она его.

— Мисс Сент-Джордж!

Он улыбнулся и, взяв со стола хрустальный графин, наполнил свою рюмку. Пока он это делал, она обратила внимание на рубиновую печатку, которую он носил на мизинце правой руки: цвет камня был похож на красное вино у него в рюмке.

— Вижу, вы решили выпить лимонада, — заметил он, возвращая пробку на место. — Интересно, на кухне не забыли положить в него достаточное количество сахара?

Она недоуменно посмотрела на него:

— Нет, лимонад совсем не кислый. А почему вы спросили?

— Обратил внимание на ваше выражение лица. Вы так сжали губы, как будто пьете, не дай Бог, уксус. Вы чем-то недовольны, мисс Сент-Джордж?

Глаза его поблескивали, а голос звучал чуть поддразнивающе.

— Нисколько, ваша светлость. Хотя если бы я была недовольна, вы без труда бы отгадали причину, ваша светлость.

Он выгнул бровь и пригубил бокал.

— Да? Почему же? И прошу вас, не прибавляйте «ваша светлость» к каждой произнесенной фразе.

Она изобразила изумление.