Его маленькая заложница

Росс Софи

— А теперь мы поиграем в садиста и его жертву, — оповещаю ее, положив на стол все необходимое для перевязки и придвинув стул поближе к ней. — Не обещаю, что больно не будет, но сменить повязку все же придется.

— Сейчас? — ее глаза встревоженно бегают от ножниц к бутылке с антисептиком.

Киваю.

— Меня мама в детстве арбузом накормила, а потом отвела в ванную, чтобы выдернуть зуб. Все впечатления были испорчены!

— И к чему ты сейчас об этом вспомнила? — хмыкаю, присаживаясь рядом.

—

Вы поступаете в точности как она.

— Это завуалированная просьба разрешить тебе называть меня папочкой?

Малышка густо краснеет и утыкается в пустую тарелку.

У нее такая безнадега на лице, что я реально начинаю ощущать себя самым прожженным садистом.

Глава 3

Инь

Мне дурно становится, когда я вижу ножницы и бинты на столе. Рука ноет, конечно, но сейчас все станет явно хуже, потому что ее придется потревожить.

Не представляю, что со мной было бы при отсутствии везения. Я запрыгнула в первую попавшуюся машину, чтобы спастись от своих преследователей, и мне крупно подфартило. Рината я знала, но не близко.

Лия рассказывала мне о нем. И о его прошлом тоже. Там все было совсем не гладко, и я предпочитала обходить стороной этого мужчину. Не смотреть на него, не оставаться с ним наедине. Даже лифт иногда пропускала, лишь бы потом поехать без него.

А теперь вот я сижу на стуле в его квартире и спокойно завтракаю. Нет, до спокойствия мне, конечно, далеко, но все-таки это уже огромный шаг вперед.

— Сделай глубокий вдох, — предупреждает он, оттягивая бинт на моем плече. — Сейчас может быть неприятно.

Обманщики кругом. Неприятно!.. Да это жутко больно вообще-то, когда Ринат поливает присохшие места антисептиком и аккуратно отдирает повязку вместе с бурыми корочками.

— Мамочки… — я пищу, не в силах держать рот на замке.

Вздрагиваю, когда поток холодного воздуха немного успокаивает кожу. Я не понимаю, что это такое, поэтому поворачиваю голову в нужную сторону и тут же задыхаюсь от внезапно накатившего смущения.

Этот строгий холодный мужчина дует мне на рану. Подмигивает, когда наши взгляды сталкиваются, и продолжает с особой щепетильностью заниматься моей рукой.

— Потерпи немного, — успокаивает меня перед нанесением какой-то мази.

У меня щеки раздуваются, как у рыбы-шарика. Ногтями впиваюсь в ладони, сжав кулаки, и терплю-терплю-терплю.

Боже, я собственными руками придушу Макса, когда увижу. Из-за него я влипла во всю эту историю. А могла бы сейчас спокойно жевать свою пиццу и ждать денежки за выполненный простенький заказ.

— Хорошая девочка, — звучит очень близко к моему уху, и я подпрыгиваю на стуле от неожиданности.

Разглядываю свеженькую повязку и снова зажмуриваюсь,

когда в поле моего зрения попадают грязные бинты. Шрам останется, наверное.

Впрочем, я особо на этом не зацикливаюсь. Одним больше, одним меньше. Мне же в фотомодели не идти.

— Костя неплохо зашил, постарался. Полностью след не исчезнет, но и уродливого шрама не должно остаться.

— Да как вы, черт возьми, залезаете ко мне в голову?! — вспыхиваю я.

Ринат только посмеивается в ответ на мою эмоциональность.

— Не так уж и сложно догадаться, о чем ты думаешь. На лице все написано. К тому же я знаю, что девушки вечно трясутся над своей внешностью. Хотя ты, конечно, не очень похожа на таких.

— Вы прямо сейчас говорите о том, что я страшная? — насупливаюсь.

Неприятно это. Вспоминается, как в детстве мама постоянно любила это повторять. Приводила мне в пример дочерей ее подруг и вечно говорила, что мне придется брать мужчин чем-то другим. Я выросла, даже похорошела по сравнению с подростковым периодом, а комплекс остался.

— Ты меня слушаешь вообще? — опять как-то слегка высокомерно улыбается Ринат. — Я сказал, что ты не похожа на пустышек, которые ставят свою внешность на пьедестал и считают, что за смазливое личико им все должны.

— То есть я все-таки не подхожу под общепринятые стандарты красоты?

— Нет, — спокойно констатирует он, и все мое неплохое настроение летит в трубу. — У тебя другая красота. Та, за которую мужчины на руках носят. Знаешь, что мы обычно делаем с размалеванными надутыми куклами?

Мотаю головой, заинтересованно смотря на мужские губы. Мне хочется, чтобы он продолжил свою мысль.

— Трахаем их. И мечтаем, чтобы в процессе у такой ничего не отвалилось.

Я хихикаю, представляя реакцию какого-нибудь мужчины, если у такой вот Барби внезапно отвалится клок волос или ее накладные ногти останутся у него в спине. Неудобненько получится.

— Так вы из тех, кто заводит себе любовниц, считая, что жена должна воспитывать детей и только? — брякаю, мечтая, чтобы кто-нибудь уже отрезал мне язык.

По-моему, препараты действуют на меня очень странно. Не зря я инструкции читала и сомневалась в необходимости их употребления.

— У меня нет жены, — скептически хмыкает Ринат. — И я бы не стал ей изменять, потому что наличие «левака» обычно означает унижение собственного выбора. Если уж решил остановиться на одной женщине, так не гадь на свою же голову.

— Ваши бы слова, да всем мужчинам в уши.

— Каждый сам решает, как ему жить.

На этом наш разговор заканчивается. Я пытаюсь смириться с ощущением болезненной пульсации в руке и размеренно дышу, а Ринат убирает перевязочный мусор со стола и по новой запускает кофемашину, уточнив, хочу ли я добавки.