Его мишень
Шрифт:
— Ну это не ты решать будешь.
— Олесь! — окликнула я ее уже у двери. — А кто-то еще знает, ну… что он ездил в Артемьевск?
— Нет, не думаю. Он вскользь сказал, я просто услышала.
— Не говори никому, ладно? Пожалуйста. Не хочу, чтобы пошли сплетни.
— Ну да, сплетен с тебя достаточно, — и ушла.
Я так и не поняла, расскажет она кому-то или нет. Собственно, конкретно в эту минуту мне было даже все равно.
Бойко вернулся, он был с Лизой и он был «огонь». И как это выдержать все?
До дома я
Если минимизировать контакты, то обязательно отпустит. Отпустит же?
Никакая это не любовь, нет. Я просто как и все они — малолетние дурочки, повелась на его внешность. Может быть даже чуть-чуть на наглость, ведь дурочки любят плохих парней. А еще мне было очень одиноко, прошлые отношения выпотрошили меня всю, я хотела снова испытать что-то похожее, ощутить, что живу.
Черта-с два вышло похоже, та любовь… это была не любовь даже, теперь, по прошествию времени я отчетливо это поняла. То было безграничное обожание, какое-то даже преклонение, как перед идолом, он казался мне каким-то небожителем. Бойко же абсолютно другой и мое отношение к нему совершенно иное: противоречивое, непонятное, основанное на физической тяге и смеси разнообразных эмоций. Такое, когда хочется убить и поцеловать одновременно.
Мне было нелегко разыгрывать равнодушие там, в крошечной спальне квартиры моего детства. Понимать, что парень, к которому тянет — так близко… Сейчас я была рада, что проявила стойкость характера и не позволила ему затащить себя в его ловко расставленные сети. Все равно бы у нас ничего не вышло, а секс только неминуемо бы все испортил.
Выбравшись из машины, я быстро юркнула в подъезд, стараясь выбросить из головы ту совместную поездку, когда мы вместе застряли в лифте, доехала до своего этажа.
Двери наших квартир были непростительно близко, и я снова подумала о том, как нам теперь сосуществовать дальше? Слушать ночами, как он совокупляется с кем-то вроде ушлой Лизы… Я не имела никакого морального права обижаться на подругу, но все равно никак не могла принять, что они были близки.
Неожиданно соседская дверь открылась, и хозяин квартиры показал себя во всей красе — а именно привычно полураздетым.
— Как дела?
— Прекрасно, — вставила ключ в замочную скважину и не удержалась: — А у тебя?
— Не выспался немного.
— Да уж представляю, — переступив порог уже собралась закрыть дверь, но чья-то просунутая в проем стопа не позволила мне это сделать. — Ну чего тебе, Свят? Я безумно устала, правда.
— Не хочешь поговорить о вчерашнем?
— А ты хочешь обсудить вчерашнее? Уверен? — смешок вышел горьким. — Обсудить то, что было до или лучше после моего отъезда?
Я смотрела на его лицо, губы, и представляла, как он целует Лизу. И чем больше думала об этом, тем хуже становилось.
— Думаю, нам больше не о чем говорить. Вообще. Я благодарна тебе за то, что поехал со мной, за действительно неоценимую помощь — даже не знаю, как справилась бы без тебя, но на этом все.
— То есть ты все снова решила за меня?
— Ну… пусть так.
В красивых глазах напротив полыхал гнев, несогласие, отчетливое раздражение. Властного мальчика бесит, когда кто-то что-то решает за него, но я все-таки взяла на себя эту смелость.
— Вот, возьми, здесь контакты врача моей бабушки. Позвони ему, он в курсе про вас, я уже договорился, — сунул мне в руки визитку.
Я посмотрела на выбитые золотом буквы и вернула карточку парню.
— Боюсь, я не потяну этот пансионат, даже вместе с пенсией мамы. Я читала о нем в интернете — слишком дорого.
— Звони, вам выйдет дешевле в полцены.
— Это с какой радости?
— А у них акция, — губы изогнулись в издевательском оскале, — приведи еще одну полоумную старушку и получи скидку.
— Да пошел ты, — захлопнула дверь и услышала:
— Обязательно скажи, что от меня. Не забудь, — и помолчав: — И раз ты так хочешь — ок, все, значит все.
Через неделю мама уже обустраивалась в комфортабельном пансионате, который предложил нам Бойко. Я решила, что глупо строить из себя гордячку, когда на кону здоровье единственного родного для тебя человека. Нам действительно предоставили огромную скидку, и пусть все равно вышло прилично, зато я была уверена, что за мамой уход будет самым лучшим.
В индивидуальных комнатах стояли камеры для безопасности постояльцев — а пациенты назывались именно так — всюду были установлены специальные кнопки вызова «помощницы», лучшие врачи, массажисты и физиотерапевты.
На мое удивление, мама согласилась остаться там с большим удовольствием, оказалось, в трезвом уме она прекрасно знала о своем недуге и не отказывалась от лечения.
— Прости, что была такой грубой с тобой, Геля, я плохая мать. Всегда была плохой, — разоткровенничалась она момент просветления, каких становилось все меньше. Мы сидели на кровати в ее новой комнате (не палате!) и, взявшись за руки, разговаривали. — Я родила тебя слишком поздно и возлагала чрезмерно большие надежды. Хотела, чтобы бы была самой лучшей, самой умной, думала, в этом случае твой отец… что он вернется к нам. Но он не вернулся, внутри меня зрела огромная женская обида, которая затмила собой все. Я так боялась, что ты пойдешь по моим стопам и будешь несчастной, что выберешь не того… И когда ты выбрала, я сорвалась. А потом… потом начались эти провалы и я намеренно оградила тебя от себя, не хотела, чтобы ты узнала. Боялась, что бросишь учебу и загубишь свою карьеру.
Я догадывалась о чем-то подобном и жалела, что поняла это слишком поздно. Что не пошла навстречу сама раньше, что не успела побыть с ней больше, когда она была здоровой.
Когда я уезжала, на душе было легко, хоть и провожала меня мама в жесткой «несознанке». Она решила, что отправляет меня на последний звонок, все спрашивала, где форма, которую она нашла в закромах и выгладила специально для этого случая. Она была не в себе, но все равно была счастливой, а это для меня было самым главным.