Его (не)приличная ведьма
Шрифт:
Без возражений и ограничений.
— Какая же ты… Ведьма.
Он снова смеется, толкая меня назад, с легкостью разрывая хватку. Вжимает в стену, проведя носом от подбородка до виска, втягивая носом запах. Закинув ногу ему на бедро, я улыбаюсь, с силой приложившись затылком об стену. И смеюсь. Хрипло, зло, довольно. Подставляя шею под поцелуи-укусы, цепляясь пальцами за ремень его брюк. И притягивая его еще ближе. Забираясь за пояс охуенно низко сидящих джинсов, кружа вокруг подрагивающего, крепкого члена.
Дразня и не касаясь. Проверяя на прочность
— Ты об этом пожалеешь, волчара…
— Непременно.
Он нежно сжимает зубы на моем подбородке, а в следующую секунду я давлюсь жалобным стоном от прикосновений горячих губ к своей груди. И не могу сдержать кривой, самодовольной усмешки, глядя точно поверх широких плеч и взъерошенного затылка.
Чужая зависть сладким бальзамом льется на задетое самолюбие, а обида и боль поют дифирамбы моей черной, мстительной натуре. Я выгибаюсь, подставляясь под нетерпеливые прикосновения волка, не отрывая взгляда от застывшей в конце коридора волчицы. Смакуя ее злобу, ее отчаянье, ее поражение, как самое лучшее дорогое вино, растекающееся сладким удовлетворением на языке.
— Он мой.
Мне не нужно говорить этого вслух. Мне не нужно кричать об этом на весь дом. Мне достаточно зарыться пальцами в короткие темные пряди, провести ногтями по его шее, царапая гладкую кожу. И улыбнуться шире, глядя, как бледнеет ее лицо, как злость сменяет обида и растерянность. А в следующий миг я забываю о ней, дергая волка за загривок, заставляя поднять голову.
Впиваясь болезненным, голодным поцелуем в его приоткрытый рот. Кусаясь, вылизывая, сталкиваясь зубами и задыхаясь от нехватки воздуха в горящих легких, от нестерпимого желания и жара, разливающегося по венам.
Еще один рывок. Меня легко подхватывают на руки, позволяя обвить ногами талию, и несут до ближайшей свободной комнаты. Не обращая ровным счетом никакого внимания на топчущихся поблизости волчат.
Они водят носами, щерят клыки и вжимают головы в плечи, боясь нарваться на гнев вожака. Их злые взгляды и неприкрытое осуждение щекоткой скользит вдоль позвоночника. И ненависть. Густая, липкая, оседающая приторной ванилью где-то поперек горла. Такая жгучая, что невозможно удержаться от искушения и не заметить ее.
Оборвав на полуслове поток неизменных пошлостей, тихо нашептываемых волку, я подняла голову. И надменно вскинула бровь, снова видя перед собой эту чертову волчицу. Зареванную, с размазанной косметикой, в разодранной когтями одежде. Откровенно жалкую и до нелепого упертую.
Хмыкнув, я щелкаю пальцами и беззвучно проговариваю слова заклятья. Ставя жирную точку в этом нелепом, никому не нужном соревновании. Проклиная девчонку до пятого колена, обрекая ее на поиски истинной любви. Без права на секс с кем-то кроме своей руки, пока не найдется ее вторая половинка.
Если таковая вообще существует, конечно же. И мне плевать, насколько это мелочно, низко и подло. В том, что я маленькая, мстительная дрянь, я никогда не сомневалась. А те, кто вздумает усомниться в моей томной, нежной душевной организации…
Что ж, мир их праху.
— Стерва.
Тихий довольный смешок вибрирует в широкой мужской груди, а пальцы сжимают сильнее, оставляя следы на коже. Не удержавшись, провожу носом по его виску вниз до самого плеча и прикусываю кожу, оставляя алый след. Срывая рваный выдох с чужих губ, и остро сожалея, что яркая метка почти мгновенно сходит на «нет».
Но кто мешает поставить еще?
Свободный полет становится полной неожиданностью, как и громко хлопнувшая дверь, отрезающая нас от остального мира. Сдувая прядь волос с носа, я поднимаюсь на локтях, глядя на застывшего у края кровати волка. Напряженного, возбужденного, тяжело дышащего и смотрящего на меня голодным взглядом, полным похоти и откровенного желания.
Взглядом, ловящим отклик где-то глубоко в душе, притупляющим боль от острых когтей гребанной ревности. Но не настолько, чтобы сдаться на его милость здесь и сейчас.
Улыбка. Мягкая, предвкушающая, полная ноток обещания и злости. Откинувшись назад, я прогибаюсь в спине, скользя пальцами по шее вниз, на грудь и обнаженный, подрагивающий живот. Рисуя бессмысленные узоры и знаки, чувствуя повисшее в воздухе напряжение. Острое, одуряющее пахнущее нетерпением и покалывающее кончики пальцев, ледяными искрами магии. Чужие руки дергают пояс джинсов, чудом не выдрав замок с мясом, но я упираюсь обнаженной ступней ему в грудь, совершенно не заметив, когда успела разуться.
— Не-а, плохой во-о-олк…
Тяну гласные, цепляя пальцами край футболки и дергаю его вверх, обнажая тяжело вздымающуюся грудь, шипя от ощущения трения по болезненной, слишком чувствительной коже. Отбрасываю в сторону ненужную тряпку и повожу плечами, чуть прогибаясь в спине. Дразня хрипло выдохнувшего волка каждым миллиметром собственного голого тела.
Отчетливо слыша, как звенят натянутые до предела цепи его самоконтроля.
— Мо-р-р-р…
Рычащие нотки будоражат и дразнят. Горячие пальцы на обнаженной коже заводят еще больше. Я улыбаюсь, довольно и самую малость зло, засовывая пальцы за край собственных джинсов, и медленно покачиваю бедрами, стягивая тонкую, такую ненадежную преграду. Лишь в конце позволяя своему волку маленькую шалость — сорвать брюки с меня окончательно и бесповоротно, отбросив их куда-то в сторону.
— Ты дразнишь зверя, конфетка…
— Я знаю.
Опускаю ногу на кровать, раскрываясь бесстыдно и откровенно и, подавшись вперед, хватаю его за шлевки на джинсах, тяну на себя. Заставляю упасть сверху, и он охотно подчиняется, наваливается всем телом, чудом не придавив меня. Его руки по обе стороны от моей головы и дрожат, а взгляд…
Ох. Этот взгля-я-яд. От него можно кончить здесь и сейчас, без рук и хоть какой0то стимуляции. И эта мысль отзывается жадностью и голодом, вспыхнувшим где-то в душе, переплетающимися со звериным желанием присвоить его, заклеймить собою. А кто я такая, чтоб отказать себе в этой малости, м?