Его прощальный поклон (сборник)

Ох, крепитесь. Соблюдайте спокойствие. Уймите дрожащие губы и улыбнитесь сквозь слезы. Солнце клонится к закату, дует восточный ветер – вот и настало время навсегда проститься с Шерлоком Холмсом и доктором Ватсоном [1] . Заключительный водоворот убийств и тайн, душераздирающий взгляд на последнее совместное приключение (они раскрывали дела с таким блеском, что заранее победили в Первой мировой войне) первых и лучших детективов. Вот в конце концов и конец.

Но если вы читали все по порядку, то, наверняка уже привыкли к «концам».

Это одна из вещей, которые я люблю в работе Конан Дойла: из всех сборников рассказов, только первый – «Приключения Шерлока Холмса» – не задумывался последним.

Помните, как в «Записках о Шерлоке Холмсе» наш герой находит смерь в Рейхенбахском водопаде? Теперь он мертв – чем не конец? Не так-то легко воскреснуть из мертвых. Это был, без сомнения, конец могущественного Шерлока Холмса!

Или, скорее, не был, раз вы обнаружили продолжение – «Возвращение Шерлока Холмса». Ура! Но не такой уж продолжительной оказалась ваша радость, верно? Ведь не успел он вернуться, как снова ушел. В последнем рассказе сборника Ватсон сообщает, что Шерлок Холмс оставил работу детектива и разводит пчел в Сассексе.

Разводит пчел? Думаю, в двенадцатилетнем возрасте я выронил книгу. Шерлок Холмс, после всех лет жалоб, что лондонских преступников слишком легко ловить, теперь довольствуется ловлей пчел? Думаю, моими точным словами были: «Что за?..»

Каким бы безумным это ни казалось, но так оно, к сожалению, и есть. Теперь великий детектив не только плещется мертвым у подножия водопада с гением преступного мира, но еще ушел на пенсию и поселился в Сассексе с пчелами. Двойной удар, по любым меркам. На сей раз, без сомнений, это был конец гения с Бейкер-стрит.

В контексте всех этих «последних» моментов название продолжения, «Его прощальный поклон», стоило бы сопроводить словом «честно» в скобках. Расставание Дойла с его величайшим творением было, как кажется, мучительным делом – не столько хлопком дверью, сколько препирательством молодой парочки в конце телефонного разговора («Ты вешай», «Нет, ты!).

Чувствую, пора признаться. Я обожаю сэра Артура Конан Дойла. Восхищаюсь этим человеком и преклоняюсь перед его творчеством. Но когда дело доходит до его неоднократных жалоб, как ему было скучно писать рассказы о Шерлоке Холмсе, я, извиняюсь, начинаю подумывать, что он грязный, гнилой врун. Если он так тяготился детективными рассказами, уже став таким богатым и успешным, каким только может стать писатель, зачем тогда продолжал их писать?

Вижу, как вы неодобрительно хмуритесь, и соглашаюсь. Я не имею никакого права сомневаться в словах лучшего из людей. Но в мою защиту взгляните на эти приключения: «Шерлок Холмс при смерти», например. Или «Дьяволова нога», или «Чертежи Брюса-Партингтона». Ни один из них не похож на отписки скучающего писателя – они также восторженны и изобретательны, как и другие «канонические» рассказы. И, надо сказать, с третьей и последней попытки он наконец-то правильно заканчивает с Холмсом и его Ватсоном. В самом последнем рассказе Холмс прерывает уединение и, вернувшись вместе со своим лучшим другом в дело, разоблачает немецкого шпиона. Вот так и надо делать. К черту пчел и смерть от руки профессора математики.

Однако предупреждение: ваш взгляд может затуманиться, когда вы дойдете до конца, и наши герои в последний раз тихо побеседуют. Холмс никогда не был столь поэтичен, как сейчас, на закате своей карьеры.

Но не ревите. Держитесь с достоинством, приступая к заключительным приключениям Шерлока Холмса. Представляю вам «Его прощальный поклон». Волнующее продолжение сборников «Там, где он определенно погибает» и «Там, где он определенно отходит от дел». Конечно, если вам понравятся эти несколько историй, есть еще двенадцать продолжений «последней» книги: «Архив Шерлока Холмса».

Знаете, я ожидаю, что не сегодня-завтра сэр Артур эсэмэснет мне, что написал новое приключение.

Я читаю в своих записях, что было это в пасмурный и ветреный день в конце марта тысяча восемьсот девяносто второго года. Холмс, когда мы с ним завтракали, получил телеграмму и тут же за столом написал ответ. Он ничего не сказал, но дело, видно, не выходило у него из головы, потому что потом он стоял с задумчивым лицом у огня, куря трубку, и все поглядывал на телеграмму. Вдруг он повернулся ко мне с лукавой искрой в глазах.

– Полагаю, Уотсон, мы вправе смотреть на вас как на литератора, – сказал он. – Как бы вы определили слово «дикий»?

– Первобытный, неприрученный, затем – странный, причудливый, – предложил я.

Он покачал головой.

– Оно заключает в себе кое-что еще, – сказал он. – Скрытый намек на нечто страшное, даже трагическое. Припомните иные из тех рассказов, посредством которых вы испытываете терпение публики, – и вы сами увидите, как часто под диким крылось преступное. Поразмыслите над этим «делом рыжих». Поначалу оно рисовалось просто какой-то дичью, а ведь разрешилось попыткой самого дерзкого ограбления. Или эта дикая история с пятью апельсиновыми зернышками, которая раскрылась как заговор убийц. Это слово заставляет меня насторожиться.

– А оно есть в телеграмме?

Он прочитал вслух:

– «Только что со мной произошла совершенно дикая, невообразимая история. Не разрешите ли с Вами посоветоваться? – Скотт-Эклс. Чаринг-Кросс, почтамт».

– Мужчина или женщина? – спросил я.

– Мужчина, конечно. Женщина никогда бы не послала телеграммы с оплаченным ответом. Просто приехала бы.

– Вы его примете?

– Дорогой мой Уотсон, вы же знаете, как я скучаю с тех пор, как мы посадили за решетку полковника Каррузерса. Мой мозг, подобно перегретому мотору, разлетается на куски, когда не подключен к работе, для которой создан. Жизнь – сплошная пошлость, газеты выхолощены, отвага и романтика как будто навсегда ушли из преступного мира. И вы еще спрашиваете, согласен ли я ознакомиться с новой задачей, хотя бы она оказалась потом самой заурядной! Но если я не ошибаюсь, наш клиент уже здесь.

На лестнице послышались размеренные шаги, и минутой позже в комнату вошел высокий, полный, седоусый и торжественно-благопристойный господин. Тяжелые черты его лица и важная осанка без слов рассказывали его биографию. Все – от гетр до золотых очков – провозглашало, что перед вами консерватор, верный сын церкви, честный гражданин, здравомыслящий и в высшей степени приличный. Но необыденное происшествие, как видно, возмутило его прирожденное спокойствие и напоминало о себе взъерошенной прической, горящими сердитыми щеками и всей его беспокойной, возбужденной манерой. Он немедленно приступил к делу.